Граждане Рима

МакДугалл София

Механик уже задвинул мотор на место и быстрым шагом приближался к ним. Они сели чуть теснее.

Механик остановился и посмотрел на них. Ему было около тридцати, невысокий и крепкий, как пони, с прямыми, по-лошадиному жесткими рыжеватыми волосами.

— Латинцы? — осведомился он.

Уна нерешительно кивнула.

— Хмм… — проворчал он, но к ним это не относилось. Нетерпеливо морща лоб, механик с видимым усилием подыскивал следующее слово.

— Заблудились?

— Не совсем, — ответила Уна.

— Подождите здесь. Я подумав, — доброжелательно произнес мужчина. — Кто-нибудь за вами придет, понимаешь?

Они не нашлись, что ответить. Мужчина ободряюще улыбнулся:

— Римляне.

Здесь это все равно. Понимаешь?

Они не поняли или поняли не до конца.

— Мы здесь очень… — снова начал было мужчина, но его запас латинских слов иссяк, и он раз, другой хлопнул в сложенные горкой ладони, словно пытаясь сказать «тесно связанные», «самоуглубленные», и оставил их одних.

— Мне кажется, он собирается кому-то сказать, — пробормотала Уна, когда механик ушел.

— Не думаю, что он пошел за охранниками, — возразил Марк. — Зачем тогда он сказал, что за нами придут? Он вообще бы не стал с нами разговаривать.

Уна сокрушенно, в замешательстве помотала головой.

— Думаю, с этим все в порядке, — нерешительно продолжал Марк после паузы. — Но есть кое-что еще.

— Что?

— Варий. Прошлой ночью «спиральки» были именно здесь. Они искали не где-нибудь, а именно здесь. Не думаю, что это из-за того, что случилось в Волчьем Шаге. Наверное, они решили, что мы идем в Испанию. Уверен, что сначала так оно и было. Может, это дело рук Вария. Но его просто так не сломаешь. Даже не хочется думать…

Марк не договорил и скрипнул зубами, потому что это было в буквальном смысле слова немыслимо.

— Он мог сказать кому-то, на кого полагался, — и ошибиться, — спокойно возразил Сулиен.

Марк быстро благодарно взглянул на него: подобное не приходило ему в голову.

— Но в любом случае, похоже, они знают, где мы.

— Хочешь сказать, что надо уходить? — спросила Уна.

— А ты, если это и в самом деле случилось?

— Возможно, — нерешительно сказала Уна.

— Нет, — произнес Сулиен, обращаясь к ним обоим, — мы проделали такой путь, и мы не можем теперь сдаваться и идти куда-то еще, потому что этого «еще» не существует. Слушайте, я думаю, что если охранники найдут нас здесь, то найдут и в любом другом месте, а мы можем от них оторваться. Пока что ничего лучшего не придумать.

Немного погодя они почувствовали, что им слишком надоело переживать и тревожиться. Дождь продолжал накрапывать с приводящей в отчаяние настойчивостью. Сулиен с Марком хотели было что-нибудь купить в лавке — не чтобы они действительно проголодались, просто надо же как-то скоротать время! — но их удержал риск и языковой барьер. Но через два часа Сулиену так наскучило ожидание, что он купил несколько бисквитов, объясняясь посредством знаков и улыбок. Они с мрачным видом съели их, устало растянувшись на земле напротив фонтана.

Затем кто-то кругами ходивший позади них произнес на чистой латыни без малейшего акцента:

— Я знаю, кто вы.

Марк, инстинктивно встревожившись, поднял глаза, но молодой человек, стоявший над ними, после секундного колебания заклинающим тоном произнес:

— Сулиен.

Потрясенный, Сулиен медленно встал. С тех пор как они приехали в Толосу, он почти уверился, что судьба беглецов с тюремного катера никого больше не волнует. Бесконечные предосторожности Уны на его счет, иногда докучные, иногда милые, стали казаться просто проявлением невроза, и он терпел их, только чтобы не обижать сестру. И даже когда он увидел, что человек, назвавший его по имени, не был стражником и вообще солдатом, шок не прошел. Словно незнакомец нес его с собой, облекался в него. Нет, в его лице и голосе не было никакой враждебности, и не надо было быть Уной, чтобы заметить, что незнакомец узнал его с не лишенным приятности, взволнованным интересом. Однако Сулиен смотрел

на него с физическим ощущением ужасной, плачевной ошибки.

Марк заметил, что оба, Уна и Сулиен, слегка попятились, и Сулиен поднял руку и, словно защищаясь, прижал ее к груди, не как раненый, а так, будто сжимал в руке талисман или сокровище.

И верно — все в Даме выглядело до крайности несуразно. Ростом он был ниже Марка и Сулиена, коренастый, плотный, но что-то в том, как он держался, как его круглая голова сидела на широких плечах, не соответствовало мускулистому торсу. Еще совсем не так давно он был ангельски красивым мальчиком, и при определенном освещении и выражении лица еще были заметны остаточные проблески пронзительной красоты. Его вьющиеся волосы были того цвета, какого, по-видимому, добивалась женщина из кабака в Волчьем Шаге, — глянцевитые, медно-рыжие. Но вместо того чтобы вытянуться и приобрести взрослое благообразие, тонкие, мелкие черты остались почти теми же, маленький нос нелепо торчал, очертания были слишком мягкими, пухлые, бесформенные щеки окружали херувимски красный ротик, а на маленьком остром подбородке пробивалась нелюбимая клочковатая бородка. Опрятные красно-коричневые веснушки выглядели странно рядом с несколькими морщинами, еще неглубокими, поскольку Даме было лет двадцать, не больше, но тем более бросавшимися в глаза на свежем юношеском лице, — явно взрослые отметины, как стрелка компаса, прочертили чистый лоб и залегли вокруг век. Глаза у него были большие, круглые, с длинными ресницами, аквамариновые радужки без единого пятнышка или прожилки четко очерчивали темно-синие зрачки, как два инкрустированных минерала, обведенные эмалью глазных яблок.

Выражение, беспомощно прямодушное и целеустремленное, как брошенный камень, пошло бы куда более взрослому, суровому лицу с орлиным профилем. Сулиену оно показалось смутно знакомым, хотя сначала он не понял, что именно такое выражение иногда появлялось на лице Уны.

Уна пережила точно такой же шок и не могла сказать, что это и откуда. Латынь явно была родным языком Дамы, но ее было почти так же трудно постичь или перевести, как баскский, даже еще сложнее, поскольку в данном случае от нее был скрыт не только смысл слов. Слова незнакомца звучали странно не только из-за его непроницаемого лица, но и потому, что за ним что-то таилось. Она ощутила нечто вроде сопротивления, когда — а начала она сразу — попыталась нащупать суть его мыслей и ее каким-то образом развернуло к самой себе, будто она с разбега налетела на сферу или зеркало. Возможно, дело было и в гнетущей непонятности баскского, но Уна почувствовала, что ей брошен вызов и что она зачарована.

— Как это случилось? Как тебе удалось сбежать? — нетерпеливо спросил Дама Сулиена, но тут же умерил пыл и покачал головой — мол, отвечать не надо. Потом уставился на всю троицу. — Неподходящее время вы выбрали, — сказал он, мрачно кивая в сторону пустого неба. — Слышали, верно, «спиральки». Кто-то проболтался.

Все промолчали, только Марк обеспокоенно кивнул.

— Дело хитрое. Тут надо соблюдать равновесие. У нас все в порядке, пока никто о нас не знает. Но если пойдут разговоры, нам крышка. До того как уехать, или по дороге, вы хоть кому-нибудь говорили, куда идете?

— Нет, — ответила Уна.

— Что вы вообще можете мне сказать об этом? — Он снова бросил неумолимый взгляд на небо.

Уна заколебалась, не желая отвечать.

— Что-то случилось по пути. Кое-кто догадался, что мы рабы. Они могли вызвать стражу.

— Когда это было?

— С неделю назад.

Дама задумчиво кивнул:

— Неделя… И вы все рабы?

— Да, — сказал Марк.

— Нет, больше нет, — сказала Уна.

Дама восхищенно ухмыльнулся, и это моментально превратило его в ребенка, у которого все написано на лице.