Гребаный саксаул
Шрифт:
Я начал рассказывать молодым о том, в какую замечательную часть они едут. Какая там баня, санчасть. Про клуб, про то, что кино крутят каждые выходные. Какие красивые в городе девчонки, добрые и отзывчивые старослужащие.
Через полчаса подошёл дембель, подсел ко мне.
– Чего тут сказочки рассказываешь?
– Да это не сказки. Это суровая проза.
– Какой год служишь земеля?
– Третий, - ответил я.
Дембель подпрыгнул:
– Как это?
– Призвали в апреле восьмидесятого, сейчас
– Пить будешь? – спросил он потеплевшим голосом.
– Нет.
– Ну а я буду, - и ушёл в вагон-ресторан.
Я не заметил, как он вернулся. Пьяный, расхристанный, пошатывался и едва не падал, бестолково переступая ногами как лошадь. В нём чувствовалась какая то пьяная, животная агрессия.
Он ухватил одного из призывников, лежащих на второй полке за ногу. Потянул его с полки. Я тут же ударил его кулаком в подбородок. Дембель завалился на спину.
– Ты что творишь сучонок?
– рыкнул я.- Хочешь, чтобы они разбежались, а меня в дизель?
Дембель шевельнулся. Я помог ему подняться. Уложил на свою полку
– Служил бы ты в моей роте,– сказал я,– мы бы тебя перевоспитали. Ты бы стал добрым и отзывчивым. Я вспомнил капитана Бочкарёва.
– Слово коммуниста!
За вагонным окном ночь. Темнота казалась безликой. Её чуть оживляли светящиеся окна домов, пролетающие огоньки электрических столбов.
* * *
С самого утра я уже был в части. Самолично отвёл молодых в карантин. Отдал сержанту оставшиеся консервы с перловкой, одну из банок с вареньем.
– Ты особо не беспредельничай, - сказал я.
– Ребята неплохие.
Сержант кивнул головой и вывел карантин на строевые занятия.
Лёжа на кровати я читаю «Поющие в терновнике». По-медвежьи косолапя подошёл прапорщик Степанцов. Я встал. Степанцов брезгливо взял в руки книжку, пробурчал.
– Всё читаешь и читаешь. Лучше бы устав учил.
Я лениво напомнил:
– Дембель в маю, всё пох...ю. У меня завтра поезд, старшина.Ты не забыл? Я уже не твой.
Степанцов не слушая махнул рукой, пошёл из казармы. Может быть его грызла совесть?
* * *
Аюпов принёс мне направление на подготовительное отделение университета и характеристику.
– Повезло, что комбат в отпуске. Козырев подписал.
– Не сопротивлялся?
– вяло интересуюсь я.
– Да Козыреву вообще всё по барабану. У него пенсия скоро. Через месяц ложится в госпиталь.
Перед воротами КПП солдат мыл командирский «УАЗик». Взъерошенные воробьи таскали по асфальту кусок узбекской лепёшки.
После обеда я заехал к ребятам на горку. Все были на полётах. Болтались без дела только Миша Колесников и Мангасарян. Мы что-то пили. Чем-то закусывали. Я начал пьянеть. Алкоголь, как призрак коммунизма, уже бродил по моим жилам.
Младший сержант Магасарян пьяно твердил Колесникову
– Ты был
Мишка уважительно молчал.
Мне было плохо. Я устал. Почему то разговоры с однополчанами стали требовать чересчур больших усилий. Мне нужно было подстраиваться, чтобы стать как можно доступнее и проще.
Господи, кто я и откуда? Где я? И что я среди этих людей?.. И вдруг что-то щёлкнуло в моей голове. Я увидел себя со стороны. Увидел дебошира и пьяницу. Мне вдруг неудержимо захотелось к ней. Я обещал. Я так хотел!
Я поднялся и сказал:
– Всё ребята. Прощайте. Я пошёл!
* * *
Квартира была закрыта. Соседи сказали, что она срочно уехала к матери.
Изрядно покачиваясь, я приехал на вокзал. Долго стоял на перроне и говорил нехорошие слова в адрес всех женщин на земле. Пассажиры обходили меня стороной.
Двое милиционеров топтались на перроне. При виде меня они явно напряглись. Я закурил. Помахал им рукой.
– Спокойно ребята. Я пока ещё не ваш!
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Тот, кто рассказывает всякие страшилки о службе в советской армии — врёт. Так же как и тот, что заявляет, что советская армия это школа мужества, делавшая из юношей мужчин. Не видел я в советской армии ужасов. Не было в ней ничего смертельного. Но и не делала она никого лучше. Мы вернулись домой не хуже и не лучше чем были. У нас просто прибавился опыт отрицательной негативной жизни. Скука, тоска и ощущение, что я ноль в той жизни— вот, главное, что испытывал я там.
С тех пор прошло тридцать лет.
Я закончил университет, трижды женился и дважды разводился. Несколько раз меня пытались посадить в тюрьму. Но либо меня спасал жизненный опыт, либо мои прегрешения перед законом были не так уж и велики, но на судах меня оправдывали. Я не скажу, что этот опыт тоже был положительным. Но зато, я теперь имею возможность сравнивать.
Армия - тоже тюрьма. Самый настоящий лагерь, куда попадают ещё не совершив преступления. Там и там есть хозяин, в части - командир, в тюрьме - начальник. Их власть безраздельна. В зоне правят блатные, в армии - деды. Там и там есть свои парии, черти, стукачи, мужики, авторитеты. Там и там раз в неделю водят в баню и в кино. Одинаково плохо кормят. Одинаково презирают. Судят за побеги.
В большинстве случаев любое советское армейское подразделение, если оно не спаяно боевой задачей, коллективом не является. Это сообщество случайных людей, которые по воле командиров и под угрозой наказания вынуждены временно сосуществовать в казарме под строгим надзором и запретом всего и вся. Более того, этих людей не кормят досыта, унижают, заставляют выполнять нудную и ненужную работу. Вот и выходит, что армия такой же институт законного насилия и принуждения в государстве, как и тюрьма.