Гребень волны
Шрифт:
– Давай, Второй, погордимся на пару, – сказал Ертаулов. – Сейчас мы первые во всей Галактике сможем пощупать экзометрию руками.
– А еще лучше – ногами. Как купальщик холодную воду.
– Чувствуешь, даже воздух из трюма не уходит.
– Некуда ему уходить…
– Как ваши дела? – спросил невероятно далекий голос Пазура.
– Сносно. Начинаем выход.
– Удачи вам, – пожелал из своего далека мастер.
Кратов сдавил пальцами закованное в латы плечо товарища.
– Стас, ты мне обещал.
– Помню, Костя.
Кратов уперся ногами в комингс, спиной в стену, плотно сжал в ладонях свитый в кольцо фал. Ертаулов
– Порядок, – сказал он. – Никто за пятки не хватает. Представляешь, Второй? Рашуля сейчас спит, а потом ведь ни за что не простит нам, что мы без нее вошли в историю!
– Скорее, влипли, – усмехнулся Костя. – Так у тебя ничего не получится, никуда ты не войдешь. Нужно головой вперед и – как ящерка, на четырех точках, топ-топ до самого кожуха.
– Разумно, – похвалил Стас.
Он неуклюже встал на колени и медленно погрузился в экзометрию по плечи. Потом по пояс… Перевалился через комингс всем телом и пропал. Костя поспешно дернул фал. Последовал ответный рывок.
– Мастер! Ертаулов за бортом.
– Понял, Второй.
Костя напряженно прислушивался, не донесется ли до него голос Ертаулова, пусть слабый, искаженный помехами. Ничего. Да было бы и странно, если ко всем сюрпризам вдруг обнаружилась бы радиопроницаемость экзометрии.
«Наверное, здесь подошли бы гравитационные сигналпульсаторы, – думал Костя. – Но никому еще не взбредало на ум снабжать «галахады» такой техникой. Не умеют, что ли? Скорее – не было нужды. Мы со Стасом только что создали прецедент, и кто знает – может быть, теперь этим займутся… Как он там? Ну-ка, дернем. Есть ответ. Интересно, что он сейчас там видит? Ни зги, наверное. Работает на ощупь. А если он и не ощущает ничего? Нет, это уж ни в какие ворота, работать без всякой обратной связи с реальностью немыслимо. Или мыслимо? Только Стас, вернувшись, расскажет…»
Рывок – ответ…
«Что я знал о нем все это время? Стас – врун, болтун и хохотун. Разыграть кого-нибудь, ввязаться в крутую авантюру – это без него не обойдется. Веселиться – так всю ночь, плясать – так до упаду. Влюбляться – так безнадежно… Ну, и какую полезную информацию нам это дает? Что за человек открывается за такими причудами? Я никогда об этом не задумывался. Мы не принимали его всерьез. Девушки не принимали его всерьез. Учителя не принимали его всерьез. А он, наверное, очень хотел этого. Напускал на себя важность, выпячивал челюсть, делал суровую мину и стальной взгляд. Поначалу это производило впечатление – пока он не раскрывал рта. Кто же придает значение внешности, если из красиво очерченного, мужественного рта льется сплошной, как говорит мастер, вольнотреп?.. Быть может, этот отчаянный нырок в экзометрию для Стаса – спасительный шанс раз и навсегда поломать свой образ. Потом, когда он вернется, его можно будет воспринимать по-разному. Но за ним вечно будет стоять этот фантастически смелый поступок. Без надежды на удачу… И отныне принимать его придется только всерьез».
Рывок – ответ…
«Это очень странный рейс. Таких в моей жизни не было и, по всей вероятности, больше не будет. Красавица Рашида, резкая на язык и поступки, в минуту опасности не выдержала, испугалась. Выбыла из строя. Скорее всего, навсегда. Космос выплюнул ее. Как вишневую косточку – далеко и без мякоти… После такого шока в Галактику не возвращаются. В лучшем случае – пассажиром. Не всем же водить корабли!..
– Второй, – достиг его голос мастера. – Ертаулов за бортом уже пятнадцать минут. По моим расчетам он должен был дойти до гравигенераторов. Постарайся привлечь его внимание. Он мог сбиться с верного направления.
– Понял, Первый.
Кратов дернул три раза.
Ответа не было.
– В чем дело, Второй?..
Костя сильно потянул фал на себя. Тот поддался неожиданно легко. Словно на том его конце ничего не было.
Помертвев от ужаса, Кратов быстро выбирал фал из серого марева. Он знал уже, ЧТО сейчас увидит. Но гнал от себя все предчувствия, не подпускал близко, а они настырно рвались к нему из темных глубин подсознания, сковывая его волю.
– Второй!!!
Кратов держал в руках кусок фала с ровным, аккуратно спиленным чуть наискось концом.
– Мастер, – сказал он почти спокойно. – Фал обрублен. Ертаулов остался за бортом. Я иду к нему.
– Ты не идешь к нему, – донеслось до него, как сквозь вату.
– Черта с два.
Трудно шевеля пальцами в тугой перчатке, Костя привязал остаток фала к поясу хитрым узлом, из набора тех, что называются «морскими». Подергал, проверяя прочность страховки. Склонился над люком.
Бронированные створки уже почти сомкнулись, и щель между ними была такова, что в нее не протиснулась бы и ладонь.
– Мастер! Я прошу вас, не делайте этого. Вы бросаете его одного. Никто вам такого не простит. Я-то еще жив!
– Ты и нужен мне живой. Там, за бортом, тебе делать нечего. Ертаулов погиб. Это экзометрия.
– Нет! Неправда! С ним что-то случилось, без меня он не найдет дороги назад!
– Ты его не вернешь, Кратов. Сколько бы ты ни орал… Но терять вас обоих я не могу. Этот путь для нас закрыт, остается еще один.
– Вы помешали мне прийти ему на помощь!
– Да, помешал. Потому что сейчас и тебя отправлю на смерть. Для этого ты нужен мне живой. Прекрати истерику, утри сопли. Когда будешь готов, сообщи мне.
– Я вас ненавижу.
– Остался первый путь, через пол грузового отсека. Четыре метра, на которых черт ногу сломит. Ты пойдешь туда. От «галахада» можешь избавиться, он там ни к чему. Когда достигнешь грузового отсека, я дам тебе некоторые полезные инструкции.
– Мастер…
– Я чувствую, тебе мешает старый суворовский девиз: «Сам погибай, а товарища выручай». Забудь его, для нас он не годится. В Галактике справедлив иной принцип: «Вернись и расскажи».