Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Белох Юлиус

При таких условиях Филипп должен был позаботиться о том, чтобы обеспечить себе полную свободу действий во всех отношениях. В остальном он обнаружил величайшую предупредительность по отношению к афинскому посольст­ву. Он обещал без выкупа освободить пленных афинян и отослать их домой к Великим Панафинеям, главному празд­неству Афин, до которого оставалось немногим более меся­ца. Кроме того, в официальном письме к гражданам Афин он выразил готовность оказать им и всякие другие дружеские услуги, не унижающие его достоинства. Договор о мире он ратифицировал в том виде, в каком он был принят Афин­ским народным собранием, т.е. без прямой оговорки относи­тельно Фокиды; затем он проводил послов до Фер и здесь заставил своих фессалийских союзников присягнуть на вер­ность договору. После этого послы устроили еще мир между Филиппом и Галосом и затем выехали обратно в Афины, ку­да прибыли приблизительно в конце июня, 13 скирофориона.

Здесь Демосфен тотчас начал оговаривать перед

сове­том своих товарищей по посольству и в конце концов добил­ся того, что посольству было отказано в обычной награде — венке. Однако он был далек от мысли потребовать занятия Фермопил; он понимал, что Фокиду все равно уже невоз­можно спасти, не говоря уже о том, что Фалек не имел ника­кой охоты делать афинян своими спасителями. Поэтому противники Демосфена легко одержали верх в Народном собрании. Филократ и Эсхин доложили о тайных перегово­рах с Филиппом, возражения Демосфена прошли незамечен­ными, и по предложению Филократа было постановлено распространить союз с Филиппом и на его потомков и по­требовать от фокейцев передачи Дельфийского святилища амфиктионам под угрозою объявления Афинами войны Фокиде (16 скирофориона).

Но в этом вмешательстве уже не было надобности; фокейская держава рухнула благодаря собственной гнилости. Правда, Фалек все еще имел в своем распоряжении около 8 тыс. закаленных в бою ветеранов, которые смело могли выдержать сравнение с любым войском в мире и которые позднее блестяще доказали свою стойкость и мужество при Кримисе, под руководством Тимолеона. Но у него уже не было средств, чтобы платить жалованье войску; Дельфий­ская сокровищница была окончательно исчерпана, страна обращена в пустыню продолжительной войной. При таких условиях нечего было думать о сопротивлении Филиппу. Действительно, Фалек уже весною завязал переговоры в Пелле, и теперь, получив известие о решении, принятом Афинским народным собранием, поспешил заключить мир с Филиппом. Уже 23 скирофориона (в начале июля) капитуля­ция была подписана. Фалеку и его наемникам было предос­тавлено свободное отступление, за что он в свою очередь передал Филиппу все укрепленные пункты в Фокиде. „Свя­щенная война", в течение десяти лет опустошавшая Сред­нюю Грецию, была окончена без боя.

Уже при выступлении к Фермопилам Филипп пригласил своих союзников-афинян со всеми силами двинуться в Фо­киду и соединить свои войска с македонскою армией; позд­нее он вторично обратился к ним с этим воззванием. Для не­го было крайне важно иметь в лице Афин оплот против фиванцев, которые двинули в поход все свое ополчение, решив упорно отстаивать свои интересы при реорганизации Фоки­ды. Но в Афинах, по обыкновению, ничего не было готово, а при Фермопилах дело было решено с такой поразительной быстротой, что Афины при всем желании не успели бы во­время доставить на место свои войска. Когда Филипп стоял уже по эту сторону ущелий и соединился с фиванцами, в Афинах снова вспыхнуло старое недоверие против царя; Демосфену и его друзьям без труда удалось объяснить наро­ду, что Филипп может захватить афинское войско и удер­жать его в залог верности Афин договору. Сюда присоеди­нилось обычное нерасположение граждан к личной военной службе; афиняне остались дома, удовольствовавшись от­правкой посольства. Ввиду такого поведения Афин Филипп, разумеется, принужден был опереться на фиванцев и испол­нить если не все, то важнейшие их требования, тогда как Афины остались ни с чем.

Филипп вел войну с Фокидою как исполнитель приго­вора амфиктионов; поэтому водворение нового порядка в Фокиде он предоставил Совету амфиктионов, который те­перь впервые по истечении десяти лет снова собрался в Дельфах. Нетрудно представить себе, какие чувства одушев­ляли делегатов; было вполне естественно, чтобы они потре­бовали примерного наказания фокейцев, которые с неслы­ханной дерзостью осквернили высшее святилище Греции и навлекли неизмеримые бедствия на все соседние страны. Действительно, этейцы предложили казнить всех взрослых мужчин в Фокиде как осквернителей храма. Филипп сумел предотвратить такие жестокости; благодаря его заступниче­ству побежденные сохранили жизнь, свободу и имущество; лишь наиболее провинившиеся были осуждены на изгнание. От фокейцев потребовали возвращения разграбленных ими храмовых сокровищ, что было, конечно, вполне справедли­во; весь долг они должны были выплатить ежегодными взносами в 60 талантов. Так же справедливо было и то, что фокейцев лишили возможности вторично осквернить Дель­фийское святилище; страна была обезоружена, укрепления разрушены и постановлено, чтобы население отныне жило небольшими группами в открытых деревнях; кроме того, на первое время страна, для поддержания порядка, была занята македонскими и беотийскими войсками. Наконец, фокейцы были лишены обоих голосов, которыми они до сих пор рас­полагали в Совете амфиктионов, и эти голоса переданы Фи­липпу в награду за то, что он снова водворил амфиктионов в Дельфах. Спартанцы также были исключены из амфиктионии, так как они оказали союзную помощь фокейцам. Афи­ны, провинившиеся не менее Спарты, остались членом амфиктионии, потому что они еще в последнюю минуту отрек­лись

от Фокиды. Независимость Дельф и Амфиссы была, разумеется, восстановлена, и фиванцам возвращены те горо­да, которые во время войны отложились от Беотийского союза и примкнули к Фокиде.

Между тем в Афинах мрачные предсказания Демосфена и его друзей вызвали панику; народу уже мерещилось, что войско Филиппа подступает к границе Аттики, и потому ре­шено было для безопасности перевести в город население открытых деревень со всем его движимым имуществом. Од­нако очень скоро обнаружилось, что эти опасения были со­вершенно напрасны; Филиппу и в голову не приходило на­рушать подтвержденный клятвою мир; напротив, он прислал письмо афинским гражданам, где оправдывал свой образ действий в Фокиде.

Несмотря на это, в Афинах все еще не могли решиться признать совершившийся факт. В конце лета этого года должны были праздноваться Пифии; решено было справить празднество на этот раз с особенной пышностью под пред­седательством самого Филиппа. Со всей Греции стеклись участники к играм — только Афины не прислали обычного посольства. Это был формальный протест против принятия Филиппа в амфиктионию, и царь не намерен был молча про­глотить оскорбление. Ему стоило дать знак, и против Афин вспыхнула бы священная война, и он вступил бы в Аттику во главе союзной армии амфиктионов, потому что общест­венное мнение в Фессалии и Беотии было в высшей степени раздражено против Афин из-за помощи, оказанной ими фокейцам, а в Аргосе, Мегалополе и Мессене Афины ненави­дели как союзника Спарты. Однако Филипп не хотел дово­дить дело до крайности; он все еще не терял надежды дос­тигнуть искреннего соглашения с Афинами. Поэтому он ог­раничился тем, что отправил в Афины посольство с требова­нием удовлетворения.

Однако немногого недоставало, чтобы все-таки вспых­нула война. Толпа в Афинах была доведена радикальными крикунами до крайнего озлобления против Филиппа, Эвбул и остальные вожди умеренной партии потеряли всякое влия­ние, Эсхин принужден был сойти с трибуны при буйных криках собрания. Тогда перед народом выступил Демосфен. Он более всех содействовал усилению в Афинах нерасполо­жения к Филиппу, но он был достаточно проницательным политиком, чтобы понять, что он хватил через край и что теперь во что бы то ни стало необходимо сохранить мир. И действительно, благодаря своей популярности и своему красноречию он сумел убедить народ, что не стоит из-за „тени в Дельфах" вовлекать Афины в войну с половиной Эл­лады. Итак, Филипп был признан членом Совета амфиктио­нов, и отныне Афины снова стали посылать своих делегатов на собрания в Дельфах и у Фермопил. Опасность была уст­ранена — правда, ценою нового унижения, которого при не­котором благоразумии можно было избегнуть.

Филипп достиг всего, ради чего он взялся за оружие. Он владел Фермопилами, т.е. воротами в Среднюю Грецию, пе­ред которыми афиняне шесть лет назад преградили ему путь. Отныне он каждую минуту мог в случае надобности двинуть свои войска в Беотию или Аттику. Разрушение фокейского разбойничьего государства, чего Фивы не сумели добиться путем десятилетней борьбы, было достигнуто без единой битвы. Афины были унижены; они принуждены были усту­пить по всем спорным пунктам. В Совете амфиктионов Фи­липп, как владыка Македонии и Фессалии, располагал большинством голосов; и если до сих пор этот совет полити­чески имел ничтожное значение, то под руководством такого государственного человека „тень в Дельфах" должна была облечься в плоть. Если со времени своих побед над Ономархом и Олинфом Филипп был неограниченным властелином Северной Греции, то теперь он приобрел руководящее влия­ние и в Средней Греции. Он уже теперь был, без сравнения, самым могущественным государем эллинского мира; теперь он мог приступить к осуществлению более высокой цели — к объединению всей нации под своим главенством.

ГЛАВА XIII. Объединение Греции

Партикуляризм был врожденным грехом греческого на­рода. Каждый город, как бы мал он ни был, хотел устраивать свои дела вполне самостоятельно по собственному усмотре­нию, и всякое ограничение этого суверенитета чувствова­лось как невыносимый гнет. Грек V века совершенно не был в состоянии представить себе, чтобы могло существовать государство — по крайней мере свободное греческое госу­дарство, — которое состояло бы из нескольких городов; да­же политическая теория еще следующего века, даже Аристо­тель рассматривают город и государство как тождественные понятия (выше, с.286). Правда, с течением времени станови­лось все более очевидным, что самовластная единичная об­щина совершенно не в состоянии осуществлять даже только главную цель государства — защищать свою территорию против внешних нападений, и таким образом естественный ход вещей заставлял города соединяться друг с другом. Но эти союзы, основывались ли они на равноправии всех членов или на подчинении всех остальных наиболее могуществен­ному городу, оставались механическими агрегатами госу­дарств, были лишены внутреннего единства и при первом случае готовы распасться на свои составные части. Даже ат­тическое государство не пошло дальше первых шагов к ис­тинно органическому слиянию объединенных в нем общин.