Греческая история, том 2. Кончая Аристотелем и завоеванием Азии

Белох Юлиус

Неудачи, которые потерпело афинское оружие на Эвбее и в Халкидике, должны были сильно поколебать положение руководящих лиц в Афинах. Оппозиция воспользовалась благоприятным случаем, чтобы привлечь к ответственности всех, кто был причастен к последним событиям; даже двою­родный брат Эвбула, стратег Гегесилей, один из влиятель­нейших членов господствующей партии, командовавший некогда при Мантинее против Эпаминонда, был привлечен к суду по обвинению в выдаче врагу афинского отряда при Эретрии и присужден к большому денежному штрафу. Сам Эвбул пользовался, однако, еще слишком большим распо­ложением со стороны массы, чтобы оппозиция решилась напасть на него; но и без того она значительно упрочила свое положение.

Наиболее выдающимся вождем ее был теперь Демосфен из Пеании, один из первых адвокатов и ораторов афинских, выступивший на политическое поприще во время союзниче­ской войны (выше, с.251—252). Молодой, одушевленный мыслью о величии своего родного города, он совершенно не в состоянии был понять и оценить ту политику концентра­ции сил, посредством которой Эвбул старался залечить ра­ны, нанесенные государству несчастной войной. Поэтому Демосфен при каждом удобном случае резко выступал про­тив правительства, как по вопросу о союзе с Мегалополем, по

делу Родоса, при обсуждении фракийских дел; но глав­ным образом он неустанно требовал энергичных военных действий против Филиппа, в котором он раньше большинст­ва своих сограждан увидел опаснейшего врага Афин. Будучи новичком на политическом поприще, он, разумеется, не мог одержать верх над всемогущим государственным деятелем, пока, наконец, заключение союза между Олинфом и Афина­ми не свело Эвбула и Демосфена на пути к одной и той же цели. Теперь Демосфен потребовал, чтобы в Македонию бы­ло послано гражданское войско и чтобы деньги, предназна­ченные на устройство празднеств, были употреблены на ве­дение войны; но когда оба эти предложения были приняты, Олинф находился уже в руках Филиппа. Против посылки войска в Эвбею он восставал, как против бесцельного дроб­ления наличных сил: исход дела и тут оправдал его предска­зание. Все это должно было в такой же мере возвысить авто­ритет Демосфена в глазах граждан, в какой неудачный исход войны ослабил влияние его противников; и если ему еще далеко было до того, чтобы самому взять в руки бразды правления, то уже теперь было ясно, что он призван играть видную роль в событиях ближайших лет.

Но как настойчиво ни требовал до сих пор Демосфен энергичного продолжения войны, — теперь и он не мог не сознавать, что Афины настоятельно нуждаются в покое. Фи­нансовые ресурсы государства были совершенно истощены; дело дошло до того, что правительство не могло даже пла­тить жалованье судьям, так что некоторое время суды оста­вались закрытыми. Между тем вовне Афины были почти совсем изолированы. Тщетно пытались они под потрясаю­щим впечатлением разрушения Олинфа призвать эллинов к национальной войне против Филиппа; ни одна рука не под­нялась на защиту Афин. При таких условиях продолжение войны могло вести только все к новым потерям, потому что Македония была неуязвима для Афин, тогда как Филиппу ничто не мешало двинуть свое войско против Херсонеса, обладание которым составляло для Афин вопрос жизни.

Отношения Афин к Фокиде также в последние годы ста­новились все более натянутыми; в конце концов дело дошло до того, что Фалек открыто поддержал восстание Эвбеи про­тив Афин (348 г.). Между тем дельфийская храмовая казна стала истощаться, наемники начали обнаруживать непокор­ность и оппозиция одержала верх в стране. Фалек был, нако­нец, смещен с должности и высшее начальство вручено трем стратегам, Дейнократу, Каллию и Софану. Одновременно было открыто следствие относительно употребления свя­щенных сумм; казначей Филон, заведовавший финансовым управлением, был допрошен под пыткою и казнен вместе со своими соучастниками, которых назвал под пыткою; имуще­ство осужденных было конфисковано (347 г.). Затем были отправлены послы в Афины и Спарту с предложением пере­дать этим государствам фермопильские укрепления. Там, разумеется, с радостью приняли это предложение; стратег Проксен, крейсировавший с аттической эскадрой в Эвбейском проливе, получил приказ занять Фермопилы; затем бы­ло постановлено призвать к оружию всех граждан до 50-летнего возраста и отправить это ополчение в Фокиду (нача­ло 346 г.). Туда же двинулся с отрядом в тысячу гоплитов царь Архидам. Между тем в Фокиде произошел переворот; Фалек снова захватил в свои руки верховное начальство и вовсе не имел желания отдаться во власть Афин и Спарты. Поэтому фокейские послы по возвращении их из Афин были брошены в темницу, и Проксену, когда он явился перед Фермопилами, предложено уйти назад; царю Архидаму по­советовали заняться собственными делами, вместо того что­бы соваться в Фокиду.

Под влиянием этих событий общественное мнение все более склонялось в пользу соглашения с Филиппом. Послед­ний также желал положить конец войне. Если ему и нечего было опасаться, чтобы Афины причинили какой-нибудь ущерб его государству, то и он, со своей стороны, не был в состоянии наносить врагу решительные удары. Ибо Афины располагали приблизительно 350 триерами, тогда как Фи­липп, хотя в последние годы и приступил к созданию флота, еще мало успел подвинуть это дело вперед; его небольшой флот мог время от времени предпринимать удачные нападе­ния, но должен был остерегаться вступать в открытое сра­жение с афинянами. Таким образом, Филипп был столь же бессилен против афинского флота, как афиняне — против македонского сухопутного войска; а о сухопутном походе в Аттику нечего было и думать, пока Фокида не была покоре­на. Притом интересы Филиппа требовали вовсе не уничто­жения Афинской державы, а, наоборот, установления доб­рых отношений и по возможности заключения союза с прежним врагом, потому что Филипп, без сомнения, уже те­перь лелеял в уме те великие планы, которые позднее были осуществлены им самим и его сыном Александром, — план объединения Греции под главенством Македонии и завоева­ния Персидского царства. А необходимым условием для достижения обеих этих целей было владычество на море, которое в свою очередь могло быть достигнуто лишь путем союза между Македонией и Афинами. Этой цели македонская политика не упускала из виду вплоть до той минуты, когда персидская монархия была сокрушена.

Еще до падения Олинфа Филипп через посредство сво­их эвбейских союзников предложил Афинам мир; но в то время переговоры остались безуспешными. После победы он снова сделал попытку сблизиться с Афинами, и на этот раз здесь не отвергли протянутой руки. Особенно усердно хло­потал о мире Демосфен, который в середине лета 347 г. вступил в совет и теперь, вместе со своими друзьями Филократом из Гагна и Тимархом из Сфетта, пользовался в Сове­те руководящим влиянием. Наконец в начале 346 г. все фор­мальности были улажены, и афинское посольство отправи­лось в Македонию. В числе послов находились сам Демос­фен и Филократ, затем Эсхин из Кофокид, младший друг Эвбула, вследствие своего выдающегося ораторского талан­та казавшийся особенно пригодным для роли посла (выше, с.253).

Филипп с почетом принял послов, но с первой же мину­ты ясно дал им понять, что о возвращении Амфиполя не мо­жет быть речи. Тем большую уступчивость обнаружил он по остальным пунктам. Он предложил афинянам союз и в награ­ду за

последний обещал доставить им крупные выгоды. Фокейский вопрос он предложил решить по соглашению обеих держав. Во Фракии Филипп, правда, сохранял за собою сво­боду действий, но обещал не трогать афинских владений на Херсонесе. При этом он рассчитанной ласковостью обраще­ния сумел вполне расположить в свою пользу послов, а его могучая личность произвела на них глубокое впечатление, от которого не мог отделаться даже сам Демосфен.

Итак, послы, недолго пробыв в Пелле, уехали обратно, вполне довольные результатом переговоров. Почти непо­средственно вслед за ними отправилось в Афины македон­ское посольство, чтобы там окончательно заключить мир; во главе его стояли первые сановники государства, Антипатр и Парменион. Условия мира, предложенные ими афинянам, конечно, совпадали с теми, которые Филипп поставил в Пелле и на которые в принципе согласились афинские по­слы. В этом смысле Филократ и выработал текст договора, содержавший следующие пункты: мир между Афинами и Филиппом и их обоюдными союзниками на условии сохра­нения каждою из сторон ее наличных владений, т.е. со сто­роны Афин — отказ от Амфиполя и Потидеи, — заключение оборонительного союза, которым обе стороны гарантирова­ли друг другу целость владений, затем ряд постановлений о свободе торговых сношений и об искоренении морского раз­боя. Фокида и Галос в Фессалии были категорически, Кер­соблепт — молчаливым соглашением — исключены из до­говора.

Проект Филократа в совете прошел без сопротивления; тем более сильную оппозицию встретил он в Народном соб­рании. Народу постоянно старались внушить, что Филипп всеми своими успехами обязан исключительно измене, что его видимое могущество внутри гнило, что он гораздо более нуждается в мире, чем Афины; можно ли было после этого удивляться, если народ отказывался понять, почему теперь хотят купить мир ценою таких жертв? Но послы Филиппа оставались непреклонны и, когда, наконец, выступил Эвбул и предложил народу на выбор — либо отказаться от сумм, предназначенных на празднества, платить подати и сесть на корабли, либо принять мир, — оппозиция умолкла. Единст­венное, чего ей удалось добиться, было уничтожение пункта, касавшегося Фокиды; эта поправка ни к чему не обязывала Филиппа, так как фокейцы в государственно-правовом смысле не были союзниками Афин, но зато открывала ши­рокое поприще для позднейших разногласий. Сделанная еще в последнюю минуту попытка включить в договор Керсоблепта Фракийского, как союзника Афин, была отклонена Демосфеном. Таким образом, 19 элафеболиона (приблизи­тельно в конце марта) 346 г. договор был принят народом и в ближайшие дни клятвенно подтвержден афинскими властя­ми и представителями Союзного совета. Четырнадцать дней спустя, 3 мунихиона (в апреле) то же посольство, которое вело в Пелле предварительные переговоры о мире, вторично отправилось в Македонию, чтобы принять присягу царя и его союзников на соблюдение договора.

Между тем Филипп выступил в поход против Керсоблепта, который после падения Олинфа продолжал войну с помощью афинян. Занятые еще афинскими наемниками фракийские береговые укрепления были одно за другим взя­ты, сам Керсоблепт заперт в Гиерон-Оросе на Пропонтиде и уже 23 элафеболиона принужден к сдаче. Победитель оста­вил ему его владения, как вассалу Македонии.

Спустя два месяца Филипп вернулся в Пеллу. Вся Гре­ция знала, что он собирается нанести решительный удар Фокиде, и все крупные державы и многие второстепенные го­сударства прислали послов, чтобы отстоять свои интересы при предстоявшей реорганизации политического положения в Средней Греции; казалось, что Филипп уже теперь повеле­вал Элладою. Афинским послам также было предписано по мере разумения отстаивать интересы своего государства; поэтому они не могли оставаться безучастными зрителями, тем более что в силу только что заключенного союза Афины и Филипп должны были действовать совместно. Эсхин пред­ложил следующую программу: обойтись с Фокидою как можно мягче и ограничить неизбежную кару провинивши­мися вождями, отпавшим от Фив беотийским городам оста­вить их независимость, а в случае сопротивления со стороны Фив усмирить их вооруженной рукою. Филипп был готов принять эту программу, которая вполне отвечала его интере­сам и которую он действительно осуществил восемь лет спустя, после битвы при Херонее: Фивы наряду с Македони­ей были единственной крупной сухопутной державой Гре­ции и при случае могли грозить Филиппу очень серьезной опасностью, став во главе враждебной ему коалиции. Ввиду этого Филипп доверительно обещал Афинам в награду за их участие в фокейском походе еще и другие выгоды — воз­вращение Эвбеи, а в том случае, если бы дело дошло до вой­ны с Фивами, также возвращение Оропа и восстановление Платей. Официально он, разумеется, не дал никаких обеща­ний, так как и послы не были уполномочены на заключение формального договора. Притом Филипп имел полное осно­вание не доверять афинянам, так как один из послов, и именно тот, чей голос имел наибольшее влияние на народ, — Демосфен — открыто выступил против политики, пред­ставителем которой являлся Эсхин. Он содействовал заклю­чению мира, потому что Афины нуждались в покое и потому что продолжение войны сулило лишь новые потери; но сою­за между Афинами и Филиппом он отнюдь не желал. Он хо­рошо понимал, что при перевесе могущества на стороне Фи­липпа такая политика неизбежно должна поставить Афины в подчиненное положение, и эта мысль была одинаково невы­носима как для его патриотизма, так и для его республикан­ской гордости. Поэтому он принял мир лишь в качестве пе­ремирия, чтобы иметь время собраться с силами для реши­тельной борьбы, которую он во что бы то ни стало намере­вался вызвать в подходящую минуту. Но для того, чтобы вести эту борьбу с надеждою на успех, Афинам нужен был могущественный союзник, и при данном положении вещей таким союзником могли быть только Фивы, ибо мелкие го­сударства не имели значения, Фокиде грозила близкая ги­бель, а Спарта была занята пелопоннесскими делами. Итак, целью Демосфена было заключение союза с Фивами; ради нее он готов был пожертвовать даже старыми притязаниями Афин на Ороп и Платеи и тем более, разумеется, не поколе­бался бы предоставить фокейцев их участи. Было ясно, что дружба между Филиппом и Фивами кончится в ту минуту, когда будет разрешен фокейский вопрос, — и тогда сама си­ла вещей должна была бросить Фивы в объятия Афин. Та­ким образом, политика Эсхина должна была представляться Демосфену прямой изменой самым святым интересам от­чизны. Ввиду этого он потребовал, чтобы послы, не пускаясь в дальнейшие переговоры, ограничились принятием от Фи­липпа и его союзников клятвы на соблюдение мира и затем немедленно уехали обратно домой.