Грех боярышни, или Выйду замуж за иностранца
Шрифт:
Джеймс повернулся к Варе и на английском, незнакомом отцу и сыну Опорьевым, сказал:
– Леди, наш единственный шанс - дорога через болото, так что если вы решитесь стать проводником, клянусь честью, на всем пути ни словом, ни взглядом, ни прикосновением не обижу и не испугаю вас.
Варя испытующе поглядела на Джеймса и обратилась к отцу:
– Батюшка, я должна показать английцам тайную тропу, иначе всему нашему роду конец придет.
– Дочка, - Никита Андреевич беспомощно развел руками, - Если узнают, что ты с мужчинами, да еще иноземцами бродила, я тебя от позора и в монастыре не спрячу.
– Никто
– Может хоть Алешку с тобой послать?
– Нельзя, сэр. Отсутствие леди Барбары никого не насторожит, а если вы или ваш сын исчезнете перед самыми стрельбами Нарышкин догадается, что мы нашли обходной путь.
– Я, батюшка, Палашку с собой возьму. По крайности она не будет через каждый шаг вопить: "Куда прешь, дура!"
– Я не стану вопить, - буркнул Алешка.
– Верно, не станешь, - охотно согласилась Варя, - Потому что останешься с батюшкой.
– Будет ссориться, дети, - Никита Андреевич собрался с мыслями. Вся компания потихоньку выбралась из толпы в Передние сени, и приткнулась у одного из входов в тени дверных занавесей, - Шли гонца, милорд, да не одного, а троих, а может и пятерых, чтобы не перехватили. Пущай твои люди берут пушки, приискивают толмача, нанимают какие ни на есть лодчонки и идут водой до Твери, а там их мой человек встретит и тишком-нишком, без лишнего шуму, доведет... Куда вести-то, дочка?
– Пошлите Пахома Молчуна, батюшка, он те места хорошо знает и накажите, чтобы вел лесным трактом до Софиевки, а оттуда снова лесом до того места, где проезжая дорога возле самого края болота тянется. Там, не переходя дороги, пусть нас и ожидают.
– Сегодня же отправлю известие и прикажу доставить десять... нет, дюжину орудий.
– На что столь много?
– удивился Никита Андреевич, - Государь велел пять пушек представить.
– Ничего, любезный друг, как говорите вы, русские, "запас карман не тянет". Дорога предстоит опасная, всякое случиться может.
– В том и дело, что всякое!
– гневно процедила Варя, - Да в уме ли вы, сударь? Это ведь болото, а не наезженный тракт. Дай Господь, чтобы мы с пятью прошли, а вы дюжину тащите!
– Ничего, пригодятся, - Варя и Джеймс обменялись враждебными взглядами, - Мы сможем здесь выйти?
– Джеймс откинул завесу и шагнул на узкую лестницу. Вдруг он замер и предостерегающе вскинул руку. Впереди внизу за лестничным поворотом летели-торопились легкие шаги. Ни сказав ни слова Джеймс ринулся вдогонку. Опорьевы с тревогой ожидали его возвращения. Фентон появился через минуту, по его раздосадованной физиономии было видно, что он потерпел неудачу.
– Вот уж точно страна, где стены имеют уши, - Джеймс досадливо хмыкнул, - Нас опять подслушивали.
– Но ведь в прошлый раз нам это пошло на корысть?
– с тревогой спросил Алешка.
– В прошлый раз мы не говорили ни о чем важном. Сейчас же... Мы позволили гневу и страху затуманить рассудок, обсуждали свои планы среди толпы. Какая глупость!
– Джеймс покачал головой.
– Будем надеяться что тот, кто подслушивал не разумеет по-немецки, -сказал Никита Андреевич.
– Та, - в ответ на вопросительные взгляды Джеймс пояснил, - Не тот, а та. Это была женщина.
– Тогда бояться нечего, наши бабы не слишком-то языкам обучены, - бодро заявил Никита Андреевич.
–
Боярин поглядел на Варю и перевел испуганный взгляд вглубь лестницы.
Глава 14
Дни ожидания длились так же томительно бесконечно как тянется последняя неделя Великого поста, когда тело становится невесомо легким, желудок зияет пустотой, а в голове вместо благочестивых размышлений блаженной грезой царит сочный, напоенный густым коричневым соком кусок мяса. Впрочем, для Вари ожидание было не столь тягостным, поскольку она занималась делом хлопотным и требующим всего ее внимания, а именно: пряталась от Джеймса Фентона. Отлично помня, что безопасность ей была обещана только на время их совместного путешествия Варя твердо решила лишить его возможности преследовать ее в отцовском доме.
Принимая подобное решение, она и не подозревала, как трудно окажется его выполнить. В эти долгие дни Джеймс буквально поселился в опорьевских палатах. Иногда он приезжал один, но чаще в сопровождении одного-двух матросов. Ранним утром подворье наполнялось веселыми возгласами и звуками иноземной речи. Бесстыжие дворовые девки, забыв не только благонравие (Господь с ним, с благонравие!), но и ежедневные обязанности, выскакивали навстречу англичанам, после чего веселая круговерть исчезала в направлении поварни. У Вари же не было ни малейшей надежды приструнить негодниц, ибо с той минуты как, нагло бряцая шпорами, Джеймс поднимался на опорьевское крыльцо, он становился вездесущим. Варя натыкалась на него повсюду: в зале, комнате отца, сенях, передней, даже на поварне. Джеймс играл в шахматы с Никитой Андреевичем, обсуждал достоинства англицких и тульских пистолетов с Алешкой, заигрывал с девками и даже однажды внимательно выслушал прочувственную речь Прасковьи Тимофеевны о близящемся конце света (не поняв, впрочем, ни единого слова).
Самое ужасное, что никто и не думал возмущаться его вторжением. Измученные неизвестностью, ожиданием и невозможностью действовать, отец и сын Опорьевы держались только жизненной силой и энергией Джеймса. С появлением Фентона темный мрачный дом словно озарялся, выражение гнетущей тревоги сбегало с лица Никиты Андрееввича, у Алешки загорались глаза и даже Прасковья Тимофеевна, сама не зная отчего, встречала гостя радостной улыбкой. В одну из добрых минут матушка соблаговолила сообщить Варе, что англиец, конечно, безбожный еретик, но вьюноша отменно почтительный, что несомненно зачтется ему на том свете: черти в аду не заставят его лизать раскаленные сковородки, ограничившись поджариванием.
Сраженная маменькиным заявлением, Варя прекратила всякие попытки выжить Джеймса, признав, что находится в плотной осаде. Ей оставалось лишь безвылазно сидеть в своей горнице, выбираясь из нее только ранним утром и поздним вечером.
Сегодня добровольное заточение представлялось особенно обидным, ведь наступил пряничный день. С утра, по заведенному самой же Варей порядку, в доме появилась тетка Татьяна, лучшая на Москве хлебопека. Дородная румяная тетка ходила по московским подворьям, балуя своим вниманием лишь бояр и богатейшее купечество. С ее приходом по дому начинали разноситься упоительные ароматы свежей сдобы.