Грех и чувствительность
Шрифт:
Хозяин гостиницы проводил их в небольшую отдельную комнату со столом и шипящим камином.
– Я вернусь к вам через минуту, милорд, – проговорил он через кудрявую до невозможности бороду. – Почтовая карета отправляется, и я должен усадить в нее пассажиров.
– Просто пришлите нам чай для начала, – согласился Валентин, кивнув. – И мы подождем завтрак.
– Да, милорд.
– Он весьма странно посмотрел на меня, – заметила Элинор, потягиваясь, как только дверь закрылась.
В венах Валентина разгорался огонь, когда он смотрел на нее. Никто другой не получит
– Конечно, он сделал это; ведь на тебе вечернее платье.
Нелл показала ему язык.
– И я видела, что ты записал нас… как лорда и леди Смит? Ты даже не пытаешься ускользнуть от Мельбурна.
– Нет, я лишь рассчитываю на то, чтобы обогнать его. Мой самый лучший сценарий заключался в следующем – твоя горничная решит, что ты заслуживаешь того, чтобы выспаться, и не придет будить тебя до одиннадцати часов. Она увидит записку и отдаст ее дворецкому, который отнесет ее Мельбурну, который прочитает ее через полчаса. Затем ему нужно будет разыскать Шея и Закери и сформулировать план, так что они сядут на лошадей и последуют за ними только в половине первого. – Он вытащил карманные часы и открыл крышку. – Что произойдет… еще через четыре часа.
– И мы будем на десять часов впереди них. Нам удастся вовремя добраться до Шотландии?
– Удастся, даже если мне самому придется тянуть лошадей, – ответил маркиз. Нелл привыкла к своим братьям и их самоуверенным взглядам на мир, как и он сам привык к этому, но Валентин отлично знал, что остальная часть Англии выполнит каждое требование Гриффинов. А он только что перешел им дорогу самым скандальным образом.
– А каков самый худший сценарий?
– Они будут здесь через десять минут, – произнес он, усмехнувшись. – Но я намерен быть оптимистом. Это моя новая философия.
Элинор хихикнула.
– Святые небеса. Если это стихийное бедствие, то, по крайней мере, оно будет захватывающим.
Валентин искоса посмотрел на нее, пока Нелл шла к окну, чтобы взглянуть на пассажиров отъезжающей почтовой кареты. То, как она произнесла «стихийное бедствие», беспокоило его. Она уже сделала несколько решительных шагов во время этого приключения; и что бы маркиз не говорил, если бы Элинор по-настоящему захотела остаться в Лондоне, то он повернул бы карету обратно. Но при этом она и не была беззаботной, наивной молодой мисс, которая без вопросов верит всему, что ей говорят. Ее глаза были открыты; но ее беспокоило то, что она видела. А смотрела она на него.
Служанка вошла в комнату с их чаем, сделала реверанс, поставив поднос на стол, и поспешно вышла. Элинор безмолвно подошла, чтобы наполнить две чашки, добавив одну ложку сахара себе, и две – ему.
– Ты запомнила, – произнес Валентин, указывая на сахар.
Ее мягкие губы изогнулись.
– У меня было что-то вроде безумного увлечения тобой.
Поднявшись, Валентин подошел к ней сзади.
– Только было, а теперь? – нежно спросил он, нагнувшись, чтобы поцеловать ее в затылок.
– Когда мне было пятнадцать,
– Так вот почему ты всегда давала мне лимонное печенье, на котором было самое большое количество сахарной пудры? – прошептал маркиз, отводя в сторону волосы девушки, собранные в хвост, чтобы его рот мог продолжить путешествие по ее шее до нежного горла. Ее пульс бешено бился под его губами.
– Ты заметил это?
Повернув ее к себе лицом, он поцеловал ее нежно, но основательно. Этого было недостаточно, но у них еще будет время продолжить, после того, как они снова отправятся на север.
– Я очень наблюдательный.
– Я так и поняла. – Элинор обняла его руками за шею, прижимаясь к широкой груди.
– Вот, пожалуйста, милорд, – проговорил хозяин гостиницы, распахивая дверь. – Я взял на себя смелость принести немного свежего, горячего хлеба.
– Да, спасибо, – сказал в ответ Валентин, разрываясь между раздражением и весельем, когда Элинор отпрянула от него и отошла в дальний угол комнаты. Он заказал ветчину, яйца и свежие персики для них и снова отпустил хозяина.
– Ты так и собираешься прятаться там? – спросил он, снова повернувшись лицом к Элинор.
Она скромно уселась рядом с камином.
– Думаю, что да. Знаешь, у меня есть несколько вопросов к тебе перед тем, как я соглашусь стать твоей женой.
– О, неужели? – протянул маркиз, чтобы скрыть внезапный неприятный глухой стук своего бедного сердца, с которым он так дурно обращался. – Я рассчитывал на то, что просто внезапно очарую тебя, обогнав всякую логику и здравый смысл.
Элинор улыбнулась.
– И ты сделал это. Но логика и здравый смысл все же смогли меня догнать.
Он был обречен.
– Тогда спрашивай.
– Отлично. – Она сделала вдох. – Дети. Ты хочешь иметь их?
Валентин остановил готовый сорваться с губ ответ. Она была настроена серьезно, и если он не ответит так же серьезно, то все еще может потерять ее.
– Месяц или два назад, – произнес он, прислонившись к краю стола, – я бы сказал, что хочу одного сына, чтобы было кому после меня унаследовать титул. – Почтовая карета с грохотом выехала из гостиничного двора, сопровождаемая криками и скрипом рессор, и Валентин немного расслабился. Мельбурн все еще может наткнуться на пассажиров, но шансы на это таяли с каждой милей, которую они проезжали. Вероятнее всего, что число подходящих свидетелей сократилось с дюжины до двух или трех человек.
– А сейчас, – продолжил маркиз, – идея семейной жизни кажется мне такой… привлекательной, какой она никогда раньше не была, также как и мысль о том, чтобы состариться. С тобой. Я хотел бы иметь детей вместе с тобой, Элинор. – Валентин снова заколебался, надеясь, что не выглядит идиотом, и что она помнит о том, что он никогда не намеревался вести подобную беседу, не говоря уже о том, чтобы испытывать такие чувства. – Я не знаю, каким я буду отцом, но я хотел бы иметь шанс стать лучшим родителем, чем мой.