Грех у двери (Петербург)
Шрифт:
Тот, не играя, сумрачно стоял за его стулом.
— Я сказал: кому служба — мать, а кому — кузькина мать…
— Тысячу двести… — объявил хозяин с безразличной любезностью привычного крупного игрока.
На лицах остальных партнёров отражалось, наоборот, растущее волнение. Дамы и неиграющие мужчины с любопытством обступили банкомёта.
— Отличнейший коньяк, — посоветовал Репенин, подойдя к одиноко стоявшему Адашеву.
Тот насмешливо поморщился:
— Ты помнишь, как старик Драгомиров [99] ответил угощавшему его батарейному командиру: «Ваше шампанское, полковник,
99
Драгомиров Михаил Иванович (1830–1905) — русский военный теоретик, генерал от инфантерии; в русско-турецкой войне командовал дивизией, был начальником Генерального штаба, командующим войсками Киевского военного округа (с 1889).
Он показал глазами на стол с дорогими винами, зернистой икрой и трюфельной индейкой, на белуджистанские ковры и красавицу в бриллиантах.
— Подумай только, Серёжа: всё это на четыре тысячи в год вместе с квартирными и наградными.
Репенин пожал плечами:
— Все они, брат, таковы…
Он беспечно посасывал толстую сигару и чувствовал себя безгранично благодушным и снисходительным. Не хотелось ни рассуждать, ни спорить.
Жандарм проигрывал как раз большую ставку с неизменно спокойной улыбкой.
— Посмотри, — кивнул на него Репенин. — В своём мышином царстве он прямо — король!
Адашев несколько удивился:
— Ты, Серёжа, такой строгий к самому себе…
— Мы с тобой — особая стать, — с гордой усмешкой перебил Репенин.
Хозяйка игриво поманила его пальчиком.
— Пополам со мной, граф, на счастье!
— Если прикажете.
Репенину она понравилась: всё было в ней так просто и понятно. Он подошёл к карточному столу. Неиграющие гости с интересом окружили их.
Адашев иронически поглядел ему вслед: Серёжа-то, Серёжа… кажется, пристраивается.
Но стало чуть завидно: недалёкий, в сущности, малый, а вот почему-то сразу умеет, везде — как дома!..
Полчаса спустя Репенину доложили, что лошади поданы. Пришлось прервать оживлённый разговор с пожилым польским помещиком. Поляк, крупный местный землевладелец и коннозаводчик, уговаривал его купить годовичков для скаковой конюшни.
Репенин стал прощаться. Все гурьбой высыпали на крыльцо провожать.
— Чуть не забыл! — спохватился он, отрываясь на минуту от зажигательно смеющейся хозяйки. Ему попался на глаза круглый баумкухен с приколотой к нему карточкой.
Он торопливо передал печенье Адашеву.
— Завези это сам тётушке Ольге Дмитриевне и расскажи ей всё подробно. Она так ценит всякий пустяк.
Его перебили опять на полуслове.
— На дорогу… Посошок… — раздались возгласы. Перед Репениным стояла, сверкая зубами, хозяйка со стопочкой шампанского на подносе.
— Сер-гей Андре-ич… — залился высоким баритоном щёголь-инженер, по-цыгански подёргивая струны.
Остальные подхватили шумным, нестройным хором.
— Серёжа, Серёжа… — с застенчивой фамильярностью выводили дамы.
Репенин благодушно выпил и раскланялся.
— Имею слово графа на обед ко мне во вторник, — напомнил поляк-помещик.
Хозяйка, поднимая на прощанье руку к его губам, со взглядом, полным обещания, тихо проговорила:
— До скорого, надеюсь, граф…
Тёплое прикосновение этой гибкой смуглой женской руки царапнуло его по нервам. Безотчётно он пробормотал:
— Весь к вашим услугам.
— Весь?
Она вопросительно потянулась
У крыльца, побрякивая чеканным набором и бубенцами, стояла щёгольская тройка. Коренник [100] нетерпеливо бил копытом землю. Пристяжные, шеи кольчиком, косились, раздувая ноздри. На козлах, сидя бочком, рябой курносый троешник [101] в бархатной безрукавке перебирал натянутые вожжи. Его поярковый гречишник [102] лихо был заломлен набекрень; кудри сбоку выбивались ухарским зачёсом.
100
Коренник — основная, наиболее сильная лошадь в упряжке.
101
Троешник — кучер, управляющий тройкой лошадей.
102
Поярковый гречишник — головной убор из поярка — шерсти от первой стрижки молодой овцы.
— Панский выезд, як Бога кохам! — польский коннозаводчик невольно залюбовался.
Вдруг его густые брови насупились.
— А вот нам, полякам, ваша русская администрация запрещает национальный выезд цугом.
Он судорожно схватился за седеющий подусник.
— Поверьте, — вырвалось у Репенина, — я сам этим возмущаюсь. Всякие мелочные придирки на окраинах — прямой ущерб нашей великодержавности.
Жандарм счёл долгом осторожно вмешаться:
— В инородческом вопросе приходится руководствоваться сложнейшими, будьте уверены, соображениями.
— По-моему, нисколько! — отрезал Репенин. — Все верноподданные равны перед престолом. Среди моих гусар есть и татары, и молдаване, и евреи. А в бою кровь прольём одинаково: за царя и отечество.
— Э, проше пана, едный есть спосуб сё сгадать, — перешёл от волнения помещик на родной язык и с пламенным подъёмом принялся доказывать необходимость для Польши полной венгерской автономии. [103]
— А в этом мы резко расходимся, — перебил его Репенин. — Я, конечно, за великую и неделимую империю.
103
В 1867–1918 гг. Венгрия была одной из составных частей двуединой монархии — Австро-Венгрии — во главе с австрийским императором (он же венгерский король).
Вспыливший поляк волком на него глядел. Репенин добродушно протянул ему руку:
— Sans rancune, et a mardi [104] .
У коляски стояла в темноте знакомая фигура красавца вахмистра.
— Ты ещё здесь, Трунов, — окликнул его Репенин. — Садись ко мне, я тебя подвезу.
Троешник шевельнул вожжами. Коренник рванулся и вынес коляску широкой рысью.
Плавно покачиваясь на глубоких брейтигамовских рессорах, Репенин начал понемногу разбираться в мыслях.
104
Без неприязни, и до вторника (фр.).