Грех во спасение
Шрифт:
Первым делом Толгой сообщил им, что ездил в дацан на моление и, возвращаясь, получил предупреждение о том, что Онгонур заняли солдаты. Они разыскивают его брата Цэдена, который, вопреки присяге, помог бежать двум государственным преступникам. Уже через час, узнав от своих людей, кто эти преступники, тайши изменил маршрут своего следования.
– Я не могу помочь вам открыто, но я обещал вам свою защиту и обещание свое выполню тайно, – сказал он и посмотрел на Машу важно и очень серьезно, как и подобает венценосной особе. Только китаец портил это впечатление. Переводил княжескую речь торопливо, перебегая взглядом с тайши на Машу и обратно. – Мои баторы [51] встретили вашего человека в тайге, – продолжал Толгой, – и он рассказал мне о смерти моего брата.
51
Богатыри, воины.
Митя за это время не промолвил ни единого слова. Во время разговора молодой тайши больше обращался к Маше, а его по какой-то причине игнорировал, но вот он обратил свой взор на него и чуть высокомерно сообщил, что Мордвинов выставил усиленные казачьи кордоны в направлении Иркутска и вдоль китайской границы. Не обошел вниманием и Терзю. Там беглецов поджидала хитрая засада, и если бы буряты не предупредили Антона, он непременно попался бы в руки казаков.
– Но где же тогда Антон? – Митя понял, что на мальчишку не стоит слишком обижаться, а все его высокомерие показное. За ним он старается скрыть смущение и некоторую растерянность. – Неужели он не внял вашим предупреждениям и все-таки отправился на заимку?
– Я дал ему своего проводника, батора Мэргэна, – сообщил Толгой. – Он знает тайгу как свои пять пальцев. Он выведет вашего слугу куда ему нужно.
– Прекрасно! – Митя ободряюще улыбнулся. – Надеюсь, у вас найдется еще один проводник и для нас с Марией Александровной?
– Тропа, по которой Мэргэн повел вашего слугу, уходит в поднебесье. И там могут ходить только мужчины. Женщине там не пройти. – Тайши огорченно развел руками. – Но я знаю, как помочь вам. Вы поедете в кибитке, в сопровождении двух хувараков. [52] Они повезут вас по старой дороге, которая проходит выше Терзи. Казаки не посмеют к вам приблизиться. На кибитке хувараки вывесят желтую и красную тряпки – знак, что везут больного оспой ламу.
52
Послушники ламаистского храма.
– Я преклоняюсь перед вашей мудростью, князь!
Дмитрий Гагаринов приложил руку к груди и слегка поклонился. Он нисколько не лукавил. Мальчишке на первый взгляд было никак не больше шестнадцати, но рассуждал он здраво и выход из, казалось, безвыходной ситуации предложил остроумный и неожиданный. А похвале откровенно, почти по-детски обрадовался, Митя понял это по его расплывшейся в довольной улыбке физиономии. Толгой совсем по-мальчишески шмыгнул носом и что-то быстро сказал китайцу. Тот с готовностью закивал головой и перевел:
– Тайши говорит, что желает пригласить вас в свою юрту, зарезать много баранов и устроить настоящий праздник. Но он не может. Солдаты еще не ушли из Онгонура, и он должен вернуться к своему народу, чтобы защитить его.
– Спасибо вам, князь. – Митя поднялся с камня и поклонился ему. – Мы искренне вам благодарны и никогда не забудем вашего брата. Цэден спас нас ценой собственной жизни. И я обещаю, что буду молиться о спасении его души, пока жив, и непременно расскажу о нем и о вас своим детям.
Тайши опять улыбнулся:
– Ваша жена очень красивая и добрая. У вас будет много детей. И вы будете счастливы. – Он подошел к Маше и, приложив сложенные руки сначала ко лбу, потом к груди, поклонился ей.
Она обняла его за плечи, поцеловала в щеку и тихо сказала:
– Милый мой! Я всегда буду хранить ваш знак и помнить, что на нем кровь Цэдена. И как мой муж, буду вечно молиться за ваше здоровье и процветание вашего народа...
Молчаливые спутники юного бурятского князя, точно привидения, скользнули из темноты навстречу тайши. Толгой еще раз поклонился, быстро сказал по-русски: «До свидания!» – и исчез среди нагромождения каменных глыб. Вслед за ним вскарабкался китаец,
– Сегодня двое людей пытались меня убедить, что ты – идеальный вариант супруги. Возможно, следует прислушаться к их мнению и присмотреться к тебе?
– Я не нуждаюсь в твоей снисходительности, – Маша потянула на себя толстое покрывало, которым они должны были укрыться с головой, и уже из-под него добавила: – И нечего ко мне присматриваться. Обойдусь как-нибудь без твоего внимания.
Митя усмехнулся и тоже нырнул под покрывало. Какое-то время им придется провести в духоте и полной темноте, но это ничто в сравнении с теми муками, какие он испытывал, лежа рядом с Машей. Чувствовать рядом с собой ее тело, ощущать исходящее от него тепло и не сметь прикоснуться к нему... Иметь возможность поцеловать ее и не сделать этого, боясь выдать себя невольным звуком или неосторожным движением, – есть ли на свете большее наказание для молодого и сильного мужчины, так давно не державшего в своих объятиях желанную женщину?
36
Митя исподтишка наблюдал за Машей. Подобрав ноги и закутавшись в пуховую шаль – он уже знал, что это подарок его матери, – она сидела на полатях и задумчиво, почти отрешенно следила за пламенем свечи. Он видел, как меняется милое девичье лицо, словно зеркало отражая оттенки чувств, посещающих ее в этот момент: то грусти, то тревоги, то вдруг радости или недоумения. Впервые он осознал, что не встречал еще женщины с таким живым и выразительным лицом.
Внезапно он вспомнил Алину, ее почти кукольное неподвижное личико. В любом случае, когда она дулась на него по поводу, а иногда и без повода, или, наоборот, хотела показать свою радость, как в тот день, когда он сделал ей предложение, и даже в минуты, когда он целовал ее и шептал о своей любви, большие серые глаза его бывшей невесты смотрели на него и на весь остальной мир с выражением холодным и бесстрастным. И теперь он понял, почему зачастую чувствовал себя рядом с ней неуверенно и говорил порой совсем не то, что думал. Не от растерянности или смущения. И тем более не от благоговения, какое он поначалу испытывал перед ее красотой. Он кожей ощущал ее безразличие. Но из ложной гордости не решался признаться даже самому себе, что Алина к нему равнодушна...
Впрочем, гордость здесь ни при чем. Просто он не привык быть отвергнутым. Он столько сил потратил на то, чтобы завоевать ее, что был уже не в состоянии трезво размышлять и понять: Алина не любит его и выбирает мужа, следуя несколько другим чувствам. Это сейчас он осознал в полной мере, почему она согласилась стать его женой. Но в то время вел себя как пустоголовый баран, со всех ног спешащий к алтарю, не подозревая, что приносит себя в жертву высокомерной и недалекой девице, чьи интересы не распространяются дальше величины его наследства и степени влияния в обществе. Он не захотел вовремя во всем разобраться... и вот что из этого получилось!..
Маша подняла голову и, отгоняя какую-то мысль, глубоко вздохнула. Их взгляды встретились, и даже в слабом свете свечи Митя заметил, как она покраснела.
Он успокаивающе улыбнулся, протянул руки к свече и поправил фитиль. Огонек перестал дрожать, выпрямился. В их тесном убежище сразу стало светлее. И Митя в очередной раз подавил судорожный вздох: все чаще и чаще в последнее время он ловил себя на мысли, что почва ускользает у него из-под ног, стоит ему взять Машу за руку или сесть рядом с ней. Она волновала его так, как не волновала ни одна женщина. Каждое даже невольное прикосновение заставляло его сердце бешено колотиться. Он терял самообладание и более всего боялся (и это он, который сроду никого и ничего не боялся), что она отвергнет его навсегда ради другого человека. И этот человек – его лучший друг Алексей фон Кальвиц. И он достоин ее любви нисколько не меньше, а вероятно, и больше, ибо не по его вине, а из-за него, Дмитрия Гагаринова, Маша пережила и жуткий страх, и неоднократную угрозу смерти, и небывалые лишения и унижения... Так неужели она не заслуживает лучшей доли, чем та, которую может предложить он, всего лишь бывший князь и недавний каторжник?