Грехи ангелов
Шрифт:
Зазвонил телефон. Джеки вскочила и взяла трубку.
— Жаклин Джонс у телефона.
— Где он? — услышала она шипящий голос матери. — Не молчи же, черт побери!
— Насколько я понимаю, ты имеешь в виду Дрю? — холодно проговорила Джеки. — Я полагала, что он у тебя.
— Не умничай, Жаклин!
— Я и не думаю умничать, мама. Я не знаю, где он. И не хочу этого знать. Надеюсь, что в конце концов он окажется в аду.
— Дерьмо!
— Ты пьяна?
— А ты чего ожидала?
Джеки промолчала.
— Ты видела
— Не понимаю, о чем ты говоришь…
Наступило молчание. В трубке только слышалось тяжелое дыхание Анжелы.
— Он все-таки это сделал, — резко сказала она. — Я думала, у него не хватит на это смелости, но он это сделал. — Она снова вздохнула, а потом добавила: — Он разрушил все мои планы. Все пропало.
— Что пропало?
— Вся моя жизнь. Моя блистательная светская жизнь!
— Я не понимаю…
— О Господи!.. Возьми хотя бы «Нью-Йорк пост». Они поместили весьма пикантный снимок твоей мамочки.
Анжела рассмеялась, но ее смех больше напоминал всхлипывания.
— С тобой все в порядке? — с беспокойством спросила Джеки.
— Ты помнишь, кто такая Милашка Джонс? Помнишь, Жаклин? Ты ведь повсюду ездила со мной.
Джеки вздохнула.
— Кто раскопал это?
— Дрю и раскопал… И передал в газеты.
— И что ты теперь будешь делать?
— Что я буду делать? — всхлипнула Анжела, захлебнувшись от ярости.
Она вспомнила весь свой унизительный разговор с Доджи. Каждое слово.
Убийственная ирония судьбы заключалась в том, что, как оказалось, Доджи и знать не знал о том, что появилось в газетах. У них состоялся странный разговор. Он забормотал какую-то несуразицу, а она что-то сладко лепетала голосом девочки-школьницы и все ждала, когда он наконец заговорит о том, что прочитал в газетах. У нее дрожали колени, но Доджи так ничего и не сказал. То есть ничего имеющего отношение к происшедшему. Зато под конец разговора он выплеснул на нее другую новость, которая сразила ее наповал. У Доджи появилась другая женщина. Даже теперь ее разум отказывался этому верить.
— Ну что же, — проговорила Анжела, — высоко летать — низко падать. Пропадать так пропадать.
— Этот мелодраматический тон тебе не идет, — сказала Джеки и снова вспомнила об отце. — Ты, наверное, думаешь, что я начну тебя жалеть? Увы, я на это не способна.
— А я от тебя этого и не жду! — отмахнулась Анжела.
Джеки давно следовало бы к этому привыкнуть, однако черствость матери продолжала ранить ее по-прежнему.
— У меня много работы, — словно извиняясь, проговорила она.
— А, этот твой дурацкий мюзикл… — вздохнула Анжела, почувствовав внезапную усталость. — Кстати, теперь ты можешь получить свои деньги.
— Деньги?
— Да. С твоего счета.
Анжела говорила об этом так, словно преподносила дочери кулек с конфетами.
— Ты серьезно?
— Представь себе. Просто мне все это надоело.
— Но можно
— Твоя тупость сводит меня с ума. Какая тебе разница, почему? Ты получишь все до последнего цента. Вот и все дела. Мне это теперь безразлично.
Пропади пропадом этот чертов Доджи с его варикозными венами и толстым пузом!
В глубине души Анжела чувствовала, что ее возражения против постановки «Мэрилин» лежат гораздо глубже. Сама того не подозревая, дочь задела в ней чувствительные струнки, отдавая столько времени, сил и денег, пытаясь восстановить историю жизни белокурого секс-символа Америки. Джеки всегда совалась туда, куда не нужно.
Анжела так и не сумела примириться с отсутствием у себя таланта. Словно скупая старуха, она копила в душе всю горечь и зависть, которые терзали ее вот уже много лет. Болезненные воспоминания были так свежи, словно все произошло только вчера. Много лет она не могла примириться с тем, как сложилась ее судьба.
— Значит ли это, что ты собираешься присутствовать на премьере? — сухо спросила Джеки, не находя в себе сил возражать матери.
— Ты меня приглашаешь? Как это мило! — усмехнулась она. — Тебе не откажешь в чувстве юмора. Этим ты пошла в своего отца…
— Я предложила. Тебе решать…
— Одно могу сказать точно: в Нью-Йорке я не останусь. Здесь мне все обрыдло… Жду не дождусь, чтобы освободиться от всех этих званых обедов и приемов, от всей заумной болтовни, от всего этого дерьма… — ворчала Анжела, хотя в ее голосе не было особой уверенности. — Я уеду раньше, чем меня окружат стервятники…
— Все это пройдет. У людей очень короткая память.
— Но только не в тех кругах, где я вращаюсь. Как бы там ни было, я не хочу больше об этом говорить. С этим покончено, — резко сказала Анжела и поежилась, взглянув на бутылку шампанского и бокал, которые стояли на столике. — Я сниму квартиру на Южном побережье. На один-два месяца. Может быть, и на три. Возможно, мне удастся остаться незамеченной среди тамошних «голубых» и домохозяек на отдыхе…
— Что ж, давай. Я слышала, что Южное побережье становится популярным местом. Журналы мод вывозят туда для съемок своих манекенщиц. — Джеки понимала, что ее наманикюренная мамочка не отправится в какую-нибудь дыру. — Говорят, там жизнь бьет ключом.
— Для тех, кто увлекается загорелыми ребятами, старающимися походить на Сильвестра Сталлоне. Их там пруд пруди.
— Кажется, ты всегда была от них без ума, мама…
— Это не остроумно, Жаклин, — сквозь зубы проговорила Анжела. — И не называй меня мамой!
Джеки услышала, как она швырнула трубку, и тяжело вздохнула. Однако ее мысли быстро переключились на Дрю, и эти мысли не доставили ей ни малейшей радости. Было похоже на то, что он не вернулся в Нью-Йорк. Эта новость была не слишком приятной. Кроме нее, у Дрю в Лондоне, кажется, не было других знакомых.