Грехи ангелов
Шрифт:
Брайн предложил повернуть подиум другой стороной и использовать его в том эпизоде, в котором рассказывалось о начале карьеры Монро и в котором звучала единственная во всем мюзикле не оригинальная песня под названием «Люблю я бриллианты». Эту песню никак нельзя было исключить, поскольку она прекрасно вписывалась в историю о роковой судьбе кинодивы.
— Что ж, — сказала Джеки, — если это удастся сделать, эффект будет что надо.
— Я разработал для этого довольно сложные декорации…
— Ну, я думаю, если бы в
— Не беспокойся! — засмеялся Брайн. — Все будет в полном порядке! Мне обещали, что вся декорация будет обязательно готова как раз к премьере.
— Я надеюсь…
— Джеки, ты сама не своя, — заметил он, внимательно глядя на нее. — Что-нибудь случилось?
— Просто устала, Брайн, — быстро ответила она. — Вот и все.
— Привет! — с широкой улыбкой сказала появившаяся на пороге Ивонн. — Простите, что опоздала.
— Ничего, мы только что начали, — ответила Джеки, обрадовавшись возможности отвлечься от своих невеселых мыслей.
Ивонн придвинула к себе стул.
— Кажется, Брайн должен сделать эту штуку черно-белой, — сказала она, кивая на макет.
— Наша божественная костюмерша имеет в виду то, о чем говорил со мной Макс, — отозвался Брайн с притворным недовольством. — Два акта из трех декорации должны быть сплошь черными. Или, наоборот, целиком белыми. Соответственно белыми или черными должны быть костюмы.
— В первом и последнем акте, — уточнила Джеки, переводя утомленный взгляд с Брайна на Ивонн.
Сейчас главное — взять себя в руки. Над своими чувствами она поразмыслит позднее. Если, конечно, сможет. Нельзя допустить, чтобы все происшедшее, касающееся Дрю и ее матери, мешало работе над спектаклем.
— Макс уже говорил с тобой об этом? — спросил Брайн.
Джеки кивнула.
— В первой сцене, когда Монро помещают в психиатрическую лечебницу, декорации будут белыми. Не забудь, Брайн, что в этой сцене мы используем вращающийся подиум из финала. Норма Джин разлучается со своей матерью…
— Если я правильно понимаю, то в этой сцене люди, взявшие Норму Джин на воспитание, и те, кто сыграл роль в ее детстве и юности, располагаются парами по всему подиуму, вращение которого символизирует течение времени, когда Норма Джин как бы переходит из рук в руки. Так?
— Именно так.
— И все костюмы выполнены по моде 30-х годов?
— Да.
— Прекрасно.
В дверь постучали, и в кабинет заглянул Джемми.
— Телефон!
— Я же просила: никаких звонков.
— Он звонит уже в третий раз, — пробормотал Джемми. — И он не хочет меня слушать…
Джеки мгновенно поняла, кто звонит.
— Прошу прощения, — сказала она, быстро взглянув на Брайна
— Детка, — выпалил Дрю, когда она взяла трубку, — извини…
От одного его голоса у нее пошли мурашки по коже.
— Не называй меня деткой.
— Давай поговорим! Ради Бога, Джеки!..
— Мы обо всем поговорили вчера вечером.
— Ты не права, Джеки. О, как ты не права!
— Мне нужно работать. И не звони мне сюда. Никогда.
— Послушай, ты не понимаешь…
— Я все очень хорошо понимаю.
— Нет. В этом все и дело.
— Все кончено, Дрю.
— Джеки! — взмолился он. — Джеки!..
— Прекрати.
— Я люблю тебя, Джеки!
Она не ответила. Только почувствовала, как защипало глаза и как по ее щекам покатились слезы.
— Джеки, ты слышишь меня?..
Объемистый коричневый конверт лежал около двери на потертом коврике. Еще до того, как Ричард поднял его и вскрыл, он уже знал, что содержится внутри. Он тоскливо вздохнул. Это был уже второй отказ с тех пор, как он вернулся от матери. Как и ожидалось, к его рукописи был приложен стандартно отпечатанный ответ, гласивший: «Публикация вашей рукописи не входит в наши планы».
Он всегда недоумевал, что же на самом деле означают эти странные слова. В его воображении возникали солидное учреждение, в котором даже воздух был пропитан чем-то солидным, и неопределенная фигура главного редактора, который держал в руке длинный список с фамилиями авторов и названиями книг, но, увы, среди них не было его фамилии… Впрочем, его драгоценное произведение, конечно, даже не попадало на стол главного редактора.
По всей вероятности, насколько ему были известны издательские порядки, его рукопись вливалась в так называемый редакционный «самотек», с которым расправлялся какой-нибудь младший рецензент, не имеющий ни опыта, ни таланта, чтобы оценить, как прекрасна попавшая ему в руки рукопись… Попасть в «самотек», друзья, это все равно, что угодить прямиком на помойку…
Ричард снова вздохнул и, прижав к груди коричневый конверт, направился в гостиную. Он упал в старое кресло и обвел взглядом комнату, которая показалась ему такой пустой и холодной.
Люси отказывалась поговорить с ним начистоту. Когда он вернулся, то обнаружил приготовленный ею для него чулок с рождественскими подарками, а также пришпиленную к нему записку, в которой она сообщала, что придет поздно. «Не жди», — писала она, отправляясь к Роджеру. В последнем у Ричарда не было никаких сомнений. Когда они с Люси встретились после Рождества, между ними состоялся поверхностный, ничего не значащий разговор, на основании которого Ричард не мог сделать никаких выводов.
Когда он представил себе Люси вместе со смазливым Роджером, с этим герром Фошем, в его душе заклокотало отчаяние. Она с ним.