Греховный намек
Шрифт:
– Не знаю, милорд. Я подошел к входу, но дверь была заперта изнутри. Успел заметить только, что мистера Фиска встретил какой-то мужчина.
– Сколько он там пробыл?
– Около получаса, милорд.
Времени как раз достаточно для быстрого свидания с актрисой, если именно такова была его цель. Но если подобное предположение верно, то почему дверь открыл мужчина? И почему они встречались в театре, а не у нее на квартире?
А может быть, Фиска просто интересовала театральная жизнь?
Тристан со
– Куда он отправился потом?
– В контору поверенного, где оставался два часа. После чего вернулся в дом герцога.
Контора поверенного… А сам Тристан большую часть дня провел, совещаясь со своими адвокатами. Первое заседание суда было назначено на завтра, и он жалел, что не сможет присутствовать. Но ему посоветовали не приезжать, чтобы не давать пищи сплетникам, и он согласился.
– А как насчет герцога? – спросил Тристан.
– Весь день не выходил из дома, милорд.
Тристан сжал плечо собеседника.
– Спасибо, Дженнингс. Сообщайте обо всем, что увидите. И если Фиск вернется в «Ковент-Гарден», то попробуйте на этот раз узнать побольше.
Дженнингс кивнул, и они расстались. После чего Тристан неторопливо зашагал по улице.
Завтра его адвокаты будут оспаривать иск Гарета в консисторском суде Лондона. В доводах Тристана не было ничего особенного, однако он не сомневался, что впереди его ждала долгая и трудная битва.
Он старался успокоиться, но все равно ужасно нервничал, пожалуй, даже паниковал.
«Все кончено, – говорил он себе. – Они аннулируют твой брак с женщиной, которую ты любишь. И больше ты никогда до нее не дотронешься…»
Тристан все шагал и шагал; когда же наконец на город опустилась ночь, он со вздохом повернул к дому.
Софи лежала на боку, упорно глядя на полог кровати.
Утром суд выслушает претензии Гарета, и она сейчас впервые в жизни чувствовала себя совершенно бессильной! А ведь принимать решение следовало бы именно ей! Только ей и мужчинам, которых она любила! Но вместо этого их судьбы теперь в руках суда, который будет рассматривать одни лишь факты и принимать решение, основанное на законе. А где же чувства, эмоции? А где все то, что имеет значение?!
Гарет подал иск, не посоветовавшись с ней. И в тысячный раз за последнюю неделю она гадала: как он мог сделать это, не поговорив с ней, не выслушав ее мнения? Она не привыкла, чтобы с ней обращались так, будто ее мысли ничего не значат! Тристан, например, был весьма влиятельным человеком, часто принимавшим серьезные решения. Но он всегда прислушивался к ее мнению. Что ж, возможно, он избаловал ее.
Софи вдруг вспомнила первые дни после отъезда Гарета – когда обнаружила, что беременна, предоставлена самой себе и страшится, что Гарет никогда
Перевернувшись на спину, она закрыла глаза и попыталась заснуть. И долго лежала так, пока не принялась ворочаться с боку на бок. Сон так и не пришел. Наконец она поднялась, дрожа от холода, который не могли прогнать даже шесть одеял, под которые она забралась.
Софи налила бокал вина и выпила залпом. Огонь в камине погас, и она накинула шерстяной плащ, намереваясь найти того, кто снова разожжет камин. Она подошла к двери, открыла ее и вышла в темный коридор.
Было очень поздно, и в доме все спали. Ни звуков, ни движения. У нее тут же замерзли ноги.
– Софи!..
Она вскрикнула от неожиданности, затем шагнула на голос. Из-за угла вышел Тристан, как всегда безупречно одетый – в белой рубашке с распахнутым воротом и в облегающих брюках. Он откинул со лба влажные волосы, но непокорный черный локон тут же упал ему на бровь, почти скрыв один глаз.
Тристан приблизился к ней, и она поняла: он только что пришел с дождя. И было ясно: если он сделает еще хоть шаг, они прижмутся друг к другу.
Но он не прикоснулся к ней. Внезапно остановившись, тихо сказал:
– Мне не хватало тебя, любимая.
Тристан пристально смотрел на нее, и трудно было ошибиться в значении взгляда его карих глаз. Он страстно желал ее!
Наконец он шагнул к ней, молча положил руку ей на плечо и слегка подтолкнул к двери спальни.
Как только они вошли и дверь захлопнулась, Тристан развернул жену лицом к себе, прижал к стене и стал стягивать с нее плащ.
«Наконец-то!» – мысленно воскликнула Софи. От его прикосновений ей стало трудно дышать.
– О, Тристан, – простонала она, – Тристан…
Но больше ничего не успела сказать, потому что он впился жадным поцелуем в ее губы. И она подчинялась каждому его безмолвному приказу – желала, чтобы он был грубым и настойчивым.
Несмотря на влажную от дождя одежду, Тристан был горячим, и его жар, проникая сквозь ночную рубашку, опалял Софи. Впервые за весь день ей стало тепло.
Она вытащила полы его рубашки из брюк и стала гладить грудь мужа.
А он принялся целовать ее шею и плечи. Она прижалась к нему и пробормотала:
– Я хочу дотрагиваться до тебя.
– Да, Софи, да… Дотронься до меня.
Она начала возиться с пуговицами его брюк. Расстегнув последнюю, спустила брюки с узких бедер мужа, и он, стащив их, отбросил в сторону. Так же он поступил и с рубашкой. Софи сама стянула ночную сорочку, и Тристан тотчас снова прижал ее к себе.
«Неужели это я всего несколько минут назад тряслась от холода?» – промелькнуло у нее. Сейчас она горела как в огне, и потушить его мог только Тристан.