Греховный поцелуй

Ридли Эрика

– Согласна, – медленно выговорила Эванджелина. – Но почему вы говорите об этом мне?

– Потому что вы кажетесь другой, – ответил он, потратив минуту на размышления. Его пытливый взгляд все еще был направлен на ее лицо: – Умной. Самодостаточной. Одинокой. – Он с шумом втянул воздух, потом медленно выдохнул: – Такой, как я.

– Я не похожа на вас, – в ужасе пробормотала Эванджелина и отшатнулась. – Я ничуть не похожа на вас.

По его лицу скользнула какая-то тень, смысл которой она понять не могла, но отступила подальше

от него, прежде чем сумела понять, какие чувства им владеют. Как он посмел сравнивать ее с собой? Она не была необузданным мужчиной, зверем, каким, вероятно, был он. Она обладала душой. У нее был талант. Она использовала свой дар, чтобы помогать людям. А это означало, что она добра. Она ничуть и ничем не была похожа на него.

Он успел догнать ее прежде, чем она скрылась за углом коридора. Не важно, как быстро она двигалась или сколько углов успела бы обогнуть, он оказался рядом с ней – молчаливый, задумчивый, мрачный.

Она отвернулась от него и хотела направиться обратно тем же путем, каким пришла, но не успела уйти, потому что вдруг оказалась прижатой спиной к деревянной панели и дыхание со свистом вырвалось у нее из легких, когда сильные руки Лайонкрофта пригвоздили ее обтянутые перчатками запястья к стене над головой.

Когда она попыталась вырваться, он склонился ближе, прижавшись грудью к ее груди, а бедрами – к ее бедрам, и она оказалась в полной его власти, как в ловушке, лишенная возможности сдвинуться с места. И тут он сказал нечто совершенно неожиданное и удивительное.

– Прошу прощения, – пробормотал он, и слова вырывались из его рта жаркие, влажные, произносимые с напряжением. – Прошу прощения за то, что обнимал вас.

– За то, что набросились на меня? – задыхаясь, спросила она, глядя на него с яростью.

– Да, я сожалею, – произнес он тихо. – Мне пришло в голову, что вы другая. – Его губы презрительно изогнулись – как показалось Эванджелине, даже, с отвращением. – Право же, я ошибся.

Он выпустил ее и оттолкнулся одним сильным движением, и на ее запястьях остались следы его хватки. Плоть ее была разгоряченной, и она снова потеряла равновесие и зашаталась. Но она изо всех сил постаралась устоять и дышать спокойно и ровно.

На этот раз он не попытался помочь ей. Он ушел от нее по коридору, не прибавив больше ни слова и не бросив на нее взгляда.

Глава 6

Когда Эванджелина наконец разыскала остальных гостей, они уже собрались в большой комнате без ковров, но зато изобиловавшей канделябрами. Одинокий музыкант тренькал на старом фортепьяно, но, тем не менее, гости подпрыгивали и шаркали ногами по деревянному полу, будто танцевали под аккомпанемент настоящего оркестра.

Эванджелина проскользнула в комнату как можно незаметнее, опасаясь, что одиннадцать человек не слишком много и что ее появление, несомненно, будет замечено.

Она направилась к ряду высоких деревянных стульев, выстроившихся

вдоль одной стены, и опустилась на мягкое сиденье понаблюдать за развевающимися юбками.

Когда музыка сельского танца сменилась вальсом, танцоры разделились на пары. Внимание мистера Лайонкрофта привлек кто-то еще. Кто-то более достойный, чем провинциальная барышня с острым язычком в одолженном, не принадлежащем ей платье.

Он кружил в вальсе Сьюзен с беспримерным изяществом и грацией, и только изредка его движения казались ей нерешительными, как и следовало ожидать от человека, не ступавшего на танцевальную площадку больше десяти лет.

Как Эванджелина ни пыталась поймать его взгляд, он упорно продолжал смотреть на свою партнершу – на Сьюзен, не желавшую ни его поцелуев, ни прикосновений, но готовую выйти за него замуж ради его денег, чтобы умиротворить мать и избавиться от нее, на Сьюзен, движения которой даже теперь казались скованными и угловатыми и явно свидетельствовали о ее неловкости и смущении, оттого что она оказалась в такой близости от него.

Пальцы Эванджелины сжимали складки платья. Она не ревновала к Сьюзен. Вовсе не ревновала. Бурление в желудке, вне всякого сомнения, было всего лишь реакцией на съеденную жареную рыбу, а вовсе не на Лайонкрофта.

Его губы были крепко сжаты, а щеки уже слегка потемнели от подросшей щетины и представляли собой прекрасный фон для бледного шрама на подбородке. Эта отметина делала его вполне реальным, человечным и по-своему уязвимым.

Ее размышления были прерваны страшным грохотом. Эванджелина вздрогнула.

Это мистер Тисдейл тяжело опустился на стул рядом с ней, а потом наклонился, чтобы поднять упавшую трость. Он вытянул руку. Рука его заметно тряслась. И трость он так и не смог поднять, а уронил снова.

Эванджелина наклонилась, чтобы поднять ее для него. Он снова протянул руку за тростью, и ей не удалось избежать прикосновения его покрытой старческими пятнами кожи к ее запястью.

В то же мгновение будто что-то сместилось в ее сознании. Она увидела себя возле двери, открытой в чужую спальню.

– Вы хотите сказать… французский гувернер? – произнес мистер Тисдейл, и голос его дрожал больше обычного.

– Я просто боюсь за нее, – отвечал лорд Хедерингтон, но выглядел при этом скорее скучающим, чем напуганным. Он подавил зевок. – Но это ничего не меняет.

– Ничего? – Мистер Тисдейл принялся размахивать тростью, зажатой в покрытой старческими пятнами руке. – Это меняет все. Сделка расторгается.

Глаза лорда Хедерингтона сузились, его лицо больше не выражало скуки.

– Мой добрый друг, честь повелевает…

– Честь! – выкрикнул мистер Тисдейл. – В моей заднице больше чести, чем в вашей дочери. Я не стану просаживать свое состояние на девчонку, готовую расточать свое очарование на обычного гувернеришку, а не на уважаемого члена общества. Утром я уеду.