Греховный поцелуй

Ридли Эрика

Царственная леди не ответила на ее улыбку.

– Это графиня, лишенная наследства, сестра Лайонкиллера, – зашептала Сьюзен на ухо Эванджелине.

– Лакеи позаботятся о вашем багаже, – продолжала белокурая леди, понизив голос. – Должно быть, вы истомлены путешествием.

Она сделала знак девушкам, все еще маячившим у двери.

– Молли, Бетси и Лайза будут счастливы…

– У нас собственные горничные, – смущенно перебила леди Стентон.

Казалось, она была уязвлена тем, что графиня предложила ей столь низкую материю, как горничные, и надрыв

в ее тоне свидетельствовал о том, что она утратила контроль над собой.

Но графиня, похоже, этого не заметила. Она как будто забыла, о чем говорила. Вместо того чтобы продолжить свою приветственную речь, графиня подняла глаза на лестницу и прикусила нижнюю губу.

– У меня нет горничной, – сказала Эванджелина, воспользовавшись наступившей тишиной.

Эхо ее голоса откликнулось шепотом, донеслось из самых укромных уголков высокого холла.

Леди Стентон бросила на нее уксуснокислый взгляд, но рот леди Хедерингтон сложился в кроткую благодарную улыбку.

Сьюзен пробормотала какой-то вопрос, и обе леди, похоже, несколько оправились от смущения. Но не Эванджелина. Ей это было не под силу. Внезапно в комнате будто стало холоднее, и все ее чувства обострились, как от опасности.

Каким бы невозможным это ни казалось, она почувствовала его присутствие прежде, чем увидела, потому что вдоль ее обнаженной шеи пробежал холодок.

Пока леди беседовали, время от времени делая знаки горничным или лакеям, Эванджелина снова подняла глаза. Он был здесь. Стоял на лестнице, возвышаясь над мраморными ступенями, окутанный тенью как плащом. Высокий. Неестественно высокий. Возможно, причиной такого впечатления был угол зрения, искажавший перспективу, а возможно, ощущение от его стати и позы, широких плеч, длинных ног, длинных бледных пальцев, сжимавших перила лестницы.

Лицо его тонуло в тени, и потому трудно было разглядеть его черты.

Тени от узорной лестницы скользили и пробегали волнистыми линиями по его лицу и фигуре. Почти не сознавая, что делает, она попятилась.

Он продолжал спускаться по лестнице, молчаливый, уверенный в себе. Подошвы его башмаков, ступая по холодному мрамору, не производили шума.

Когда за его спиной осталось примерно столько же ступеней, как и впереди, и краткая вспышка восковой свечи в ближайшем держателе осветила его лицо, Эванджелина подавила всхлип и задержала дыхание.

Его непроницаемые обсидиановые глаза были обрамлены такими же черными ресницами, выступающие скулы и оскал белых зубов придавали лицу суровое выражение. Но это лицо отличалось необычайной красотой, холодной и жестокой.

Когда он достиг нижнего, последнего пролета лестницы, Эванджелина поняла, насколько он разгневан. Ужасно разгневан. Лицо его было свирепым, глаза сверкали по-волчьи. Это зрелище мгновенно вывело Эванджелину из транса, когда его длинная рука без перчатки упала на плечо графини.

Графиня вздрогнула и замерла.

– Гэвин, – сказала она, произнеся его имя почти шепотом, – хорошо, что ты пришел поприветствовать наших гостей.

– Неужели?

Резким движением

он отстранился от ее руки, губы его брезгливо искривились. Она вздрогнула, но продолжала говорить, и голос ее был полон притворной веселости, будто она была обычной хозяйкой, приветствующей обычных гостей, а не графиней, обращенной беззащитной спиной к убийце своих родителей.

– Это леди Стентон, – сказала она. – Ее губы растянулись в неуверенной улыбке. – А это ее прелестная дочь Сьюзен Стентон.

Эванджелина с трепетом ожидала, когда представят ее, но ее имя не прозвучало.

Ввиду испугавшей ее опасной улыбки их хозяина она, пожалуй, скорее испытала облегчение, чем сочла это оскорбительным. Но Сьюзен, все еще не надевшая очков, сделала слабый жест рукой, указывая туда, где стояла Эванджелина.

– Мисс Пембертон, она с нами.

Волчий взгляд Лайонкрофта замкнулся на Эванджелине. Голова его повернулась к ней так быстро, что она едва уследила за его движением.

Пойманная его взглядом как в ловушку, она не могла ни вздохнуть, ни моргнуть глазом.

Он расправил плечи, губы его напряглись. Теперь он походил не на волка, а на льва. И потому казался еще опаснее.

У него были запавшие глаза, будто он плохо спал. Десятками лет. И все же его взгляд был темным и быстрым, будто ничто столь тривиальное, как бессонница, не могло помешать ему оглядывать ее с головы до ног и преследовать, если бы ей вздумалось бежать.

Она не могла бежать. Она не могла даже двинуться с места. Не могла заговорить. Она была способна только беспомощно смотреть на него широко раскрытыми глазами. Он отвечал ей пристальным взглядом. Теперь он смотрел только на нее и исключительно на нее. Его глаза казались теперь жесткими и решительными. Даже пламя свечей не отражалось в них. Уголки его губ дрогнули в улыбке, скорее свирепой, чем дружелюбной.

– Гости.

Он произнес одно это слово, запоздалое эхо более раннего высказывания графини, и, казалось, от него заструился наэлектризованный воздух, покалывая их всех необузданной яростью.

– Я вижу.

На этот раз графиня повернулась к нему, хотя ее глаза не встретили его взгляда.

– Не обсудить ли нам наши частные дела наедине?

Неуверенность в ее тоне сводила на нет упрек, прозвучавший в словах.

Он повернулся к графине. Освободившись от гнета его взгляда, Эванджелина отчаянно вздохнула. Он замер, будто мог услышать ее неровное дыхание и тяжелые удары сердца, но продолжал смотреть на графиню.

– Можете не сомневаться, мадам. Мы поговорим.

По истечении одного момента нерешительности графиня склонилась к нему и сделала жест рукой, затянутой в перчатку.

– Леди Стентон, мисс Стентон и мисс Пембертон, позвольте представить вам моего брата Гэвина Лайонкрофта.

Не обращая внимания на обеих безмолвных леди Стентон, Лайонкрофт снова устремил пристальный взгляд на Эванджелину и одним гибким плавным движением руки отдал широкий насмешливый поклон. Похоже было, что этот человек обладал изяществом и грацией.