Гремландия

Покуш Николай

– Мне кажется, вы себя недооцениваете, мистер Коннорс. Считаю, что мне очень повезет, если в будущем стану на вас похожей.

– Ой, да брось ты все это. Не хочешь ты такой быть и так закончить. Поверь, не хочешь. А потому советую, не упускай возможностей, пока жизнь их тебе предоставляет.

– Обещаю постараться, – улыбнулась Сибил.

– Вот и славненько. И что же ты мне сегодня принесла?

Сибил сняла с плеча и поставила на стол ящик, который несла все это время. Стянув с него ткань, она обнажила массивную клетку, на полу которой свернулся калачиком гремлин. То был Винсент. Глаза его были закрыты, а грудь вздымалась от мерного дыхания.

– Властитель милостивый, кто это?

– Творение одного из прото-артефактов, – соврала Сибил без запинки. – Кем

был прежде, точно не установили, может лягушкой или крысой какой-нибудь.

– Но он так похож на человека, – пробормотал Коннорс, снова нацепив очки, внимательно изучая необычное создание. – Что за артефакт мог сотворить такое?

– Еще выясняю.

– Он спит?

– Он в коме. Похоже, что он не может находиться так далеко от артефакта.

– Почему же его не убили?

– Профессор Лимар посчитал, что с ним еще можно будет поработать, когда добудем сам артефакт.

– Но у меня же не зверинец. Его, наверное, надо кормить, поить, как я буду...

– Не беспокойтесь, мистер Коннорс. Никакой уход не потребуется. Большую часть времени он будет в анабиозе. Насколько я смогла понять, жизнь в нем поддерживает сам артефакт.

– Как интересно, – задумчиво потер подбородок Коннорс.

– Вот все бумаги.

Сибил вынула из внутреннего кармана сумки и протянула Коннорсу несколько сложенных бумаг. Тот принял документы и стал внимательно их перелистывать. Сибил наблюдала за этим, затаив дыхание. Одна ошибка, всего одна неточность, и хранитель это заметит. И тогда все, она будет раскрыта. Конечно, Сибил сотню раз видела эти письма с требованием поместить тот или иной объект в хранилище, знала их наизусть, а меркатские коллеги Кита по криминальному бизнесу смогли очень быстро и качественно подделать все печати на бумагах, за что Сибил пришлось выложить немалую сумму, и все же сейчас, когда Глен Коннорс проверял их, Сибил уже не была уверена в этой фальшивке. Ей казалось, что вот-вот, этот мудрый и добрый старик поднимет свои глаза на нее и задаст вопрос. Какой-то вопрос, на который Сибил не сможет найти ответ, потому что документы поддельны, потому что она воровка и лгунья, и когда это вскроется, девушка уже не сможет посмотреть в глаза Коннорсу.

Однако ничего не случилось. Хранитель изучал документы минуты три-четыре, затем поставил на них свою подпись, бахнул штамп и отложил в сторону. Дело сделано. Но это еще далеко не все, лишь прелюдия к самой важной части плана.

Пролистнув журнал, Коннорс сделал в нем запись и повернул к Сибил. Процедура не требовала разъяснений, ведь девушка делала это уже множество раз. Сибил склонилась над столом и, смочив в чернилах перо, поставила свою подпись напротив надписи: «Объект 43/21 помещен в хранилище», и далее шли дата и время.

– Ну, что же, пойду, – Коннорс снова снял свои очки и поднялся. – Отнесу этого бедолагу на его место.

Хранитель не без труда закину себе за плечо ремень клетки и направился в сторону одной единственной двери, ведущей вглубь подвальных помещений. Доступа дальше у Сибил не было, хотя именно туда она и планировала попасть. В двери не имелось ни замка, ни ручки, но Коннорс положил на нее ладонь, и через секунду раздался щелчок. Сибил знала, что охраняет эту дверь особый артефакт, который настроен всего на несколько человек, пропустит внутрь коих он лишь по их собственной воле, а не по принуждению, что практически исключало возможность проникнуть в данное хранилище силой.

– Хорошего дня, мистер Коннорс.

– И тебе, Сибил, – улыбнулся старик, обернувшись к ней и махнув рукой. – Заходи почаще.

– Обязательно.

Коннорс исчез за дверью, а Сибил направилась к лифту. Первая часть ее плана была исполнена, но предстояла еще и вторая.

Оставшуюся часть дня Сибил решила провести на чердаке, под крышей корпуса современной истории, предварительно пробравшись в кухню и стащив оттуда буханку хлеба, пару ломтиков сыра, несколько яблок и банку молока, что для воровки ее уровня не составило труда. Однако провернув все это и затаившись на чердаке в ожидании темноты, Сибил снова ощутила себя студенткой.

Она отыскала это место еще в детстве, когда сама училась

в Университете и, будучи отличницей, но далеко не прилежной девочкой, могла позволить себе прогулять пару скучных лекций, посвятив это время чтению очередной увлекательной книги. И в этом она была не первой. Проникнув на этот чердак, для чего потребовалось забраться с открытой общей веранды четвертого этажа корпуса на крышу, цепляясь за овитую плющом лепнину, затем, балансируя на покатой крыше, пройти в другое крыло здания и там залезть в маленькое круглое окошко, Сибил обнаружила здесь тайничок с книгами, незаконченным дневником и потрепанной фотографией двух молодых людей, чьи лица уже было практически невозможно различить. Из дневника Сибил поняла, что когда-то в этом месте пряталась другая студентка, такая же любительница книг, как и сама Сибил, а на фотографии были запечатлены ее родители, которых эта девочка, по-видимому, лишилась в очень раннем возрасте. И хоть она никогда не представлялась, читая мысли, изложенные на бумаге, Сибил поняла и узнала эту незнакомку так, как могла бы узнать свою лучшую подругу, если бы таковая у нее была. Сирота, воспитанница Университета, белая ворона среди своих сверстников, эта девочка была так сильно похожа на саму Сибил, что той первое время страстно хотелось отыскать эту незнакомку, поговорить с ней, признаться, что она все прочла, что поняла каждое слово и каждую мысль и что ей самой хочется стольким поделиться. Но найти ее не представлялось возможным, а на сам чердак никто кроме Сибил так и не являлся, из чего она сделала вывод, что эта таинственная девочка, должно быть, давно покинула Университета, уступив свое тайное место другой одинокой студентке, ищущей уединения. И тогда Сибил продолжила вести ее дневник, дополняя его своими мыслями, и с теплотой думая о том, что когда-нибудь, когда она станет взрослой и покинет Университет, другая студентка найдет это место и прочтет ее записи. Но вот она взрослая, снова здесь, нашла дневник и поняла, что никто за эти годы его так и не коснулся. Возможно, время еще не пришло.

С тех пор, как Сибил бывала здесь в последний раз, в ее тайном месте ничего словно и не изменилось. Тот же запах пыли и древесины, те же нагромождения старой мебели, зачастую поломанной и ненужной: столы, стулья, шкафы и кресла. В одном из таких кресел, с порванной красной обивкой и без правой ножки, отсутствие которой было компенсировано стопкой старых учебников, Сибил и сидела, глядя, как гуляют студенты в парке внизу, как кружатся пылинки в проникающих сквозь окно лучах солнца, и читая очередную книгу или делая записи в дневнике. Теперь Сибил примостилась там же, с наслаждением окунувшись в мысли самой себя из далекого прошлого, уносящие ее в воспоминания о тех днях, когда жизнь была... иной.

Глава 21

– Ты поражаешь меня, Кит, – бормотал низкорослый, коренастый, заметно лысеющий мужчина в сером костюме. По его круглому лицу сбегали бисеринки пота, блестящие капельки задерживались на кончике острого, орлиного носа. Вместе с Китом они спускались по каменной винтовой лестнице в глубины древних подземелий Меркаты. Здесь царила страшная духота и мрак, едва рассеивала который только лампа, которую нес мужчина перед собой, и Кит прикладывал все возможные усилия для того, чтобы не споткнуться на неровных ступенях, и не свернуть себе шею, бесславно закончив тем самым свой жизненный путь.

А человек тем временем продолжал бубнить себе под нос:

– Столько лет ни единого письмеца, и тут на тебе, объявился. Да при том с какими просьбами. То книга ему наша священная понадобилась, а теперь вот... это...

– Прости, Билли, прости, ты прав, – закивал Кит в ответ. – Где мои манеры? Как поживаешь?

– Сойдет, – сварливо буркнул Билл Дрейкс.

– Как Рита? Как близняшки?

– Вытягивают из меня все соки, – вздохнул Билл. – Серьезно, не думал, что семейная жизнь будет так... ммм... утомительна. А ты ведь предупреждал, да, я помню. Теперь часто твои слова вспоминаю, и знаешь, действительно начинаю склонятся к высказанному тобой тогда мнению, что брак – это ни что иное, как добровольное рабство, одни сплошные ограничения и ни капли удовольствия.