Гремящий порог
Шрифт:
— Хорошо, что рослого помощника подобрал себе,— засмеялся Перевалов,— а то бы враз не донес.
— Все тут, Кузьма Сергеевич,— сказал Звягин, выложил на стол перед Набатовым всю охапку и отошел в сторону, не зная еще, будет ли позволено ему остаться здесь и присутствовать при этом, как он понимал, очень важном разговоре.
— Докладывай,— сказал Набатов,— а я буду оппонентом.
Об этом Николай Звягин не осмеливался и мечтать. На лице проступила краска радостного смущения.
«Расцвел как красна девица,— подумал Набатов.—Не парень— золото»,—а
— Мы ждем, Николай Николаевич. Сначала Звягин волновался, и это проявлялось в том, что излагал он чересчур пространно, с излишне подробными пояснениями. Нужды в этом не было. Перевалов был старым гидростроителем.
Постепенно материал увлек Звягина, волнение его улеглось. И Набатов одобрительно кивал, слушая, как точно и сжато выражает он свою мысль.
— Отсыпав перемычки зимой, мы сможем сразу после вскрытия реки откачать котлован и приступить к сооружению плотины.
Звягин остановился и посмотрел на Кузьму Сергеевича, как бы спрашивая: все ли и правильно ли он сказал? Набатов утвердительно наклонил голову. И Звягин закончил словами:
— Таким образом мы выгадаем целый строительный сезон.
— Не только строительный сезон,— живо подхватил Перевалов.— Больше выгадаем. Год выгадаем, черт побери! Тот самый год, которого нам не хватает. И вот что здорово! Морозец сибирский к себе в союзники повернем. Перехитрим зиму!
— И не только зиму,— многозначительно подчеркнул Набатов.
Перевалов строго сдвинул крутые темные брови.
— А тут не к чему хитрить,— сказал он резко.— Соберем коммунистов, утвердим план штурма и в открытую, с развернутым знаменем…
Набатов остановил его:
— И коммунистов соберем и знамя развернем, все в свое время. А пока выдержим характер. Плетью обуха не перешибешь,
— Это кто же плеть и кто обух?
— Не горячись,— сказал Набатов.—Если министр запретит, ты первый обязан будешь взять меня за руку. На такое дело надо идти с горячим сердцем и холодной головой. О руках не говорю, руки у нас чистые. Тактика наша предельно ясна. Подготовить силы и с ходу форсировать реку. Захватить плацдарм. А когда будем в котловане, оттуда нас никто не вышибет. Отобьем любую атаку.— Он немного помолчал, как бы давая Перевалову возразить, и закончил:— Потому и разговариваем без Евгения Адамовича.
Николай Звягин слушал спор затаив дыхание. Только теперь полностью раскрылся ему смысл задуманного дела, и только теперь по-настоящему понял он, какое доверие оказал ему Набатов. Он чувствовал себя в неоплатном долгу и со всей щедростью молодой души готов был отдать все силы, чтобы помочь этому человеку в его борьбе и работе. И он: с тревогой смотрел на строгое лицо секретаря парткома.
— Так!—сказал, наконец, Перевалов.— Подпольный партком действует! Заговорщики!
Набатов словно не заметил горечи в ого голосе.
— Скажем по-другому,—заметил Набатов.— Инициатива снизу. Инициатива масс!
Но Перевалов не шагнул ему навстречу.
— Слушай, Семен Александрович,—сказал Набатов,— может быть, я действительно
Перевалов дернулся, как будто его ударили.
— Другому бы я этих слов не простил. А если бы ты пришел ко мне не сейчас, а потом — со всем своим вооружением,— и тебе бы не простил! — И, как бы пересиливая самого себя, сказал: — Вижу, что ты прав. И потому мне больно. Понимаешь, больно! Но это все слова, а нам дело делать. На то поставлены.
— На тяжелую работу вам нельзя. Я вам приготовила справку.
Наташа с испугом посмотрела на белый листок в руках врача.
— А как же…— нерешительно выговорила она,— мне сказали: через месяц направят в бригаду бетонщиков.
— Теперь не направят!
У Наташи на глазах навернулись слезы. «Нервы,—подумалось врачу.— Беда с этими девчонками,. Зачем их только берут на стройку!»
— Если вам не предоставят легкой работы,— сказала она Наташе,— немедленно обратитесь в больницу. И как бы вы себя ни чувствовали, через месяц покажитесь мне. И не забывайте, вам надо очень беречься. Это просто чудо, что так все обошлось.
Вечером в женском общежитии № 11 было всеобщее ликование. В маленькую, узкую, как ученический пенал, комнату, где жили втроем, Наташа, Люба Броднева и Надя Курочкина, набилась вся бригада. И почти никто не пришел без гостинца. На столе грудами лежали конфеты-подушечки, розовые пряники и развесное печенье. Были и такие солидные приношения, как колбаса и сыр.
— Девчонки! — воскликнула Надя Курочкина, высокая и очень полная девушка, что еще более подчеркивалось плотно облегающим трикотажным платьем сиреневого цвета.— Девчонки! У нас прямо именинный стол! Факт! Давайте отпразднуем Наташино явление! Я сейчас…
Но тут в дверь просунулась вихрастая голова.
— Надя, выдь на минутку.
Надя всплеснула руками и выскочила за дверь.
Девчата сразу притихли и насторожились. Слышно стало, как в коридоре Надя торопливо оправдывалась:
— Ой, Сереженька, никак, никак не могу. Ну разве я знала, ну разве я знала… И билеты взял! Ой, как жалко! Нет, нет, никак не могу. Иди один…
— Надька-то молодец! — шепнула Люба Наташе, и обе понимающе переглянулись.
Надя быстро возвратилась и, чтобы не услышать любопытствующих вопросов или сочувственных замечаний, сразу вернулась к прерванному разго-. вору.
— Я сейчас в магазин сбегаю. Нина, пошли со мной. А ты, Ленка, беги в угловую комнату за гитарой. Выпьем красненького и потанцуем.
И закружилась с неожиданным при ее дородности проворством.
Девчата засмеялись:
— Тебе одной тут места не хватит.
— Дверь откроем, в коридоре плясать будем,— не сдавалась Надя,— песни петь станем. Ну, разворачивайтесь тут. Я побегла.
Девчата, смеясь и препираясь, принялись хлопотать у стола.
Наташа тоже улыбалась и даже смеялась вместе со всеми, но это было скорее отражением улыбок и смеха ее обрадованных и действительно веселых подруг.