Гремящий порог
Шрифт:
— На коня?
— Да. На трактор или на бульдозер.
— Счастливые вы, мужчины,— сказала Наташа. Она не завидовала Федору Васильевичу. Конечно, нет. Это была не зависть.
Просто было огорчительно и обидно сознавать, что ее труд менее ценен и менее нужен. Она привыкла мерить достоинство человека мерой его труда.
Ей стало тоскливо и расхотелось идти на вечер.
— Не пойду я, девочки, в клуб. Куда я в таком виде? — показала ода на порванный чулок.
— Опять не слава богу,— взметнулась Надя.
— Надень мои,— предложила Люба.
Наташа отказалась.
Здесь была конечная его остановка. Из автобуса выглянула пожилая женщина в теплом сером платке, с кожаной сумкой на шее и подозвала к себе Наташу.
Они о чем-то переговорили, и на причал Наташа вернулась уже с кондукторской сумкой через плечо.
— Зря и спорили,— сказала она подругам.— Пришлось подменить. Ей надо ребенка в больницу везти. До свидания, Федор Васильевич! — Она побежала к автобусу и уже на бегу крикнула:—Когда домой вас повезу, расскажете, какие были там поэты, кудрявые или лысые!
— Я тоже не поеду,- сказала Люба.
Но тут Надя подняла такой шум, что Любе пришлось согласиться на поездку.Автобус забрал пассажиров, доставленных катером, и, дав гудок, пополз в гору.
Наташа помахала подругам из окна.Люба стояла, насупившись, сердясь на себя, что поддалась уговорам и поступила вопреки своему желанию.
Надя откровенно кокетничала с Федором Васильевичем, неохотно отвечавшим на ее вопросы.«И. чего она к нему прилипла?» — сердито думала Люба.Но Надю меньше всего беспокоили укоризненные взгляды подруги. Спускаясь по крутому трапу, она споткнулась, и Федору Васильевичу пришлось поддержать ее.
При этом Надя так искренне ахнула и так мило покраснела, что Федору Васильевичу и в голову не пришло заподозрить ее в чем-либо, кроме опрометчивости. Сама Надя с удовольствием повторила бы свою невинную хитрость, но больше к тому не представлялось случая, и она пожалела, что Федора Васильевича не было с ними, когда они спускались по крутому склону распадка.
Причал правого берега был расположен значительно ниже, и скорость катера увеличивалась стремительным течением реки. Низовой ветерок, еле заметный на берегу, здесь, на воде, обжигал лицо и пронизывал насквозь. Укрыться можно было только за узенькой будкой штурвального. Девчата привалились спиной к будке, а Федор Васильевич заслонил их с наветренной стороны. Надя и тут ухитрилась встать как можно ближе к нему, это оправдывалось теснотой и непогодой.
Но все старания ее завязать оживленный разговор остались безуспешными.Федор Васильевич отвечал односложно, нехотя. Надя попыталась напомнить ему забавную историю про вынужденную поездку Демьяныча в Ленинград, о которой слышала от Любы и Наташи.
Но и этот маневр ей не удался. Федор Васильевич сказал только, что в войну и не такое случалось, и разговор снова оборвался. Надя исчерпала всю свою изобретательность, и остаток пути проехали молча.
Когда поднимались с палубы катера на причал, у Нади был отличный случай еще раз споткнуться, но она не решилась.И на этом берегу автобус дожидался катера. Это было очень кстати, потому что все
Федор Васильевич взял три билета до клуба «Строитель», и Надя снова повеселела.Но когда вышли из автобуса, Федор Васильевич провел их до угла, показал, как пройти к клубу, и распрощался.
— Федор. Васильевич? Вы же в клуб собирались! — с огорчением воскликнула Надя.
— Там сегодня молодежный вечер, стариков не пускают,—отшутился Федор Васильевич.
— Нет, серьезно! — продолжала настаивать Надя. И тогда Федор Васильевич ответил серьезно:
— Не могу, девушки. Демьяныч у меня болен. Надо накормить, напоить его. Как-нибудь в другой раз. До свидания!
Надя проводила его взглядом и, когда он скрылся за углом, сказала с обидой:
— С Наташкой пошел бы…
Кузьме Сергеевичу Набатову сопутствовала репутация человека решительного, действующего твердо, без сомнений и оглядок. Известно было, правда, что он часто говаривал: «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Но так как он продолжал пословицу словами: «…но отрежь начисто. А еще лучше—-отруби!» — то все работавшие под его началом полагали, что насчет семикратного отмеривания сказано лишь для красоты слога. И вряд ли кто’ предполагал, что свои решения вынашивал он в длительных, трудных размышлениях и раздумьях.
Во всяком случае, никто из собравшихся в парткоме на экстренное, никакими планами не предусмотренное заседание не мог и допустить мысли, что Кузьма Сергеевич Набатов, как всегда подтянутый и чисто выбритый, провел трудную, бессонную ночь.
Вчера вечером пришла телеграмма. Начальник главка требовал выслать проект организации работ по зимнему перекрытию.Телеграмма была предельно ясна в своей лаконичности и в то же время загадочна.По ее тексту нельзя было определить, как же относится руководство главка к самой идее Набатова. Но догадаться было нетрудно, достаточно было вспомнить недавний разговор с представителем главка Кругловым, и Набатов не тешил себя никакими иллюзиями. Только опираясь на единодушное мнение всего коллектива стройки, мог Набатов отстаивать свои позиции.
Но будет ли мнение единодушным?Именно эта тревожная мысль и заставила Кузьму Сергеевича провести ночь без сна.Конечно, не оппозиция Евгения Адамовича и двух-трех заведомо его единомышленников тревожила Набатова.Волновало, как отнесутся к их замыслу опытные инженеры и рабочие, ветераны гидростроительства люди, покорившие уже не одну реку. Признают ли они оправданным и обоснованным риск, наличие которого он и сам не станет отрицать? Или же их опыт подскажет более осторожное решение, не противоречащее традициям, проверенным практикой?
Перевалов, разговаривая с Набатовым, в то же время радушно здоровался с каждым входящим в кабинет и делал пометки в лежавшем перед ним списке. Собирались дружно, в просторной комнате становилось тесновато. Не хватало стульев, и пришедшие последними устраивались на подоконниках.
— Пришли все, кроме твоего заместителя,—сказал Перевалов Набатову.— Будем начинать.
Набатов исподлобья оглядел собравшихся.
— Решил отсидеться. Не выйдет! — сказал он вполголоса и снял трубку.