Гремящий порог

Таурин Франц Николаевич

Вадим отошел, как побитый. Машинально разделся, погасил свет и лег. Он слышал, как Неля ходила по комнате, выходила в коридор, снова вошла. Потом зашуршало сдергиваемое с постели покрывало и глухим гулом отозвались потревоженные матрасные пружины. Неля перевернулась с боку на бок, глубоко вздохнула, и, наконец, все стихло.

Вадим утратил ощущение времени. Пронизанный одним стремлением, он лежал, не шевелясь, на. жесткой койке Ляпина: Вдруг словно кто-то толкнул его. Он спустил ноги с постели и бесшумно, на цыпочках, пошел к запретной двери. Долго стоял, прислушиваясь к ровному, спокойному дыханию Нели, и осторожно открыл дверь.

Луна смотрела прямо в форточку, словно тоже просилась в комнату.

В ее свете видна была на белой подушке кудрявая голова Нели и поверх одеяла красивая полная рука.

Вадим шагнул и больно ударился о край сундука, которого в темноте не заметил. Боль и испуг ожесточили Вадима, он подошел к кровати, лег рядом со спящей Нелей и жадно обнял ее.

Кажется, она скорее удивилась, чем испугалась.На следующий день он снова пришел к ней. Только перед этим забежал в общежитие умыться и переодеться.

Она насмешливо сощурила глаза, увидев его, но тут же лицо ее стало строгим, и она сказала озабоченно:

— Мне уходить надо.

— Я подожду.

— Я поздно вернусь. У меня вечером дежурство.

— Я подожду,— твердо повторил Вадим. Неля пожала плечами и подала ему ключ.

— Уйдешь, ключ оставь над дверью.

Она ушла. Время тянулось невыносимо медленно. Читать он не мог. Он погасил свет, лег ничком на постель Ляпина и смотрел в освещенное луной окно.

Он еще не решил, как быть с Ляпиным.

Неля вернулась только в первом часу. Он слышал, как она прошла к себе, как щелкнул замок, слышал, как она разделась и легла.

…Так же, как вчера, подошел он, волнуясь, к той же, но теперь уже незапретной двери. Дверь не открывалась… Он не сразу понял, потянул сильнее. Дверь была закрыта… Он прислушался и, казалось, уловил сдавленный смех. Он долго стоял у двери затаив дыхание, но больше ничего не услышал. Ни одного звука, как будто в комнате за дверью никого не было…

Он медленно вышел, запер входную дверь и положил ключ наверх, за обшивку косяка, как ему было сказано.За окном надрывалась пурга, и в белесой от пля-шущих хлопьев снега вечерней мгле качались темные вершины сосен. За лето рамы рассохлись, и в окна нещадно дуло. В комнате было холодно. Не помогала даже громоздкая самодельная электропечка. Евгений Адамович ходил из угла в угол и корил себя за непредусмотрительность. Он не собирался зимовать здесь (семья была уже в Москве) и не подготовил к зиме квартиру.

Всегда надо иметь в виду и худший вариант. От этого мудрого житейского правила Евгений Адамович никогда не отступал. А на сей раз положился на заверения Круглова, что вопрос о консервации стройки быстро решится и к осени инженер Калиновский будет отозван в главк.

Поверил Круглову и теперь вынужден ходить в осточертевшую столовую и мерзнуть в неуютной, опустевшей квартире. Евгений Адамович любил комфорт, и бытовые неурядицы его раздражали.

Положение глупое, хуже того, нелепое. Он, старый, опытный инженер, превратился в мальчишку на побегушках у ничтожного, беспринципного Круглова… А все началось с этой докладной. Может быть, не следовало ее писать… Нет, он был прав. Повернуть направление капиталовложений, обратить миллиарды, затрачиваемые на Устьинскую ГЭС, на строительство тепловых станций, выгодно для государства. И он был прав, предлагая Приостановить строительство Устьинской ГЭС. Тем более что за два года ее не построишь. Набатовская идея зимнего перекрытия — авантюра. Набатов ухватился за нее, как утопающий за соломинку. Надо решительно бороться против этой бредовой идеи. И он не побоялся выступить. С ним не согласились, но его выступление заставило многих призадуматься. Бирюков в глубине души согласен с ним. И не только Бирюков… Круглое придерживается как будто тех же взглядов. Впрочем, теперь ясно, что у Круглова своих взглядов не бывает, Круглов держит нос по ветру и вынюхивает,

какое мнение сложится у начальства. Решат законсервировать стройку, он скажет: «Евгений Адамович, наша точка зрения восторжествовала». Решат продолжить строительство — скажет: «Вы допустили ошибку, Евгений Адамович.— И еще подчеркнет: — Принципиальную». Это у него любимое слово. Как все беспринципные люди, он охотно его произносит… А пока… пока пусть инженер Калиновский воюет с Набатовым…

Евгений Адамович вспомнил, что, торопясь укрыться от пурги, не вынул газеты из ящика. Он застегнул пальто, надел шапку и вышел. Вернувшись, долго отряхивался от налипшего снега и брезгливо морщился при этом. Пачку газет швырнул на стОл. Из пачки выпало письмо. От Круглова. Любопытно, что пишет этот дипломат?

Ничего определенного, хотя есть и обнадеживающие моменты. Руководство главка идею Набатова не одобряет. Проект зимнего перекрытия будет рассматриваться на техническом совете. Между строк можно было прочесть, что заключение техсовета предрешено. Круглов обещал также вызвать па техсовет не только Набатова, но и Калиновского, пока же рекомендовал Евгению Адамовичу внимательно изучить проект, проверить все расчеты и нащупать слабые места.

«…Когда же это вам удастся,— писал Круглов,— вышлите все ваши соображения в главк, чтобы мы могли надлежащим образом подготовиться к встрече Набатова…»

Евгений Адамович усмехнулся. Кажется, его считают наивным. Материалы и соображения он призе-зет с собой. А то могут и «позабыть» вызвать на техсовет. Ему надо во время решения вопроса о судьбе стройки быть в Москве. Иначе, чего доброго, оставят в этой дыре лордом — хранителем печати на период консервации, поскольку Набатова намечают послать на Красногорскую ГРЭС.Но это все мысли про себя, а Круглову он ответит, что все указания приняты к исполнению, что слабые места в проекте есть и будут’нащупаны.

Наташу никто не преследовал, за ней никто не шел, но она торопилась как можно скорее уйти подальше от этого места. Она смотрела прямо перед собой и ничего не видела, никого не замечала.

Возле кино ей встретился комсорг автобазы, юркий, подвижной, всегда веселый Сеня Зубков. Он об-радованно улыбнулся Наташе, но не успел ничего сказать. Глядя словно сквозь него, Наташа, не останавливаясь, молча прошла мимо. Сеня едва успел посторониться. Он был так удивлен, что не догадался даже окликнуть Наташу, и, только когда она свернула за угол, кинулся было за ней, но тут же остановился, махнул рукой и долго стоял неподвижно, озабоченно сдвинув пушистые светлые брови.

Наташа свернула в свой переулок совершенно машинально. Она вовсе не хотела, не могла заходить сейчас домой. Девчонки, конечно, стали бы спрашивать, что с ней. А что с ней, Наташа и сама не знала…

«Я не избалована провожатыми»,— сказала она Вадиму.

И это верно. Не избалована… Были бы провожатые. Тот же Сеня Зубков. Чуть не каждый вечер поджидает ее у конторы автобазы. Да и не один он пытается заговаривать. Приглашают в кино, на танцы. А она отказывается, сторонится ребят…

Надя не раз проезжалась на ее счет:

— Принцесса! Все ей нехороши!

И на самом деле, почему, она так?.. Ждала Вадима?.. Нет, она давно уже привыкла думать о нем просто как о товарище, как о друге школьных лет.

Почему же она сейчас в таком смятении? Только потому, что Вадим вел себя так цинично и грубо?..

Наташа давно уже миновала свое общежитие. Еще два дома — и конец переулка. Там переулок упирается в шоссейную дорогу, а за нею начинается тропка, круто падающая в заросший молодыми елями распадок.

Туда, в распадок, она и пойдет. Там сейчас никого не встретишь.Но по тропе из распадка поднимался кто-то высокий, в синей спецовке и надвинутой на глаза серой кепке. Перейдя дорогу, он остановился, поджидая Наташу.