Грешная женщина
Шрифт:
Отворила стройная девушка, провела нас через двойной холл, и они с Таней обнялись, погладили друг дружку, как это делают давно не встречавшиеся подруги. Потом девушка с улыбкой обернулась ко мне, и я встретил взгляд прямой и ясный. Ошибки не было: она была мне рада.
— Настя, — сказала она, — а вы Евгений Петрович. Проходите в комнату, Алеша ждет. Я приготовлю кофе. Поможешь, Танечка?
Девушка была прехорошенькая, но не это главное. От нее исходили столь мощные токи нравственного здоровья, что не ощутить их мог только слон. Искренняя теплота ее слов, без малейшей фальши,
Настя словно прочитала мои мысли:
— Не беспокойтесь, Евгений Петрович, Алеша вам поможет.
Квартира была огромная, комнат, наверное, в пять, с искусной планировкой, двухъярусная, я в таких раньше не бывал. Обладание такой квартирой в нашем отечестве всегда обозначало принадлежность к некоей касте управителей: прежде это были аппаратчики, нынче — ворье, впрочем, как показали годы перестройки, это были, в сущности, одни и те же люди, лишь поменявшие товарный знак. И вот как насмешливо распорядилась судьба: к аппаратчикам не ходил, нужды не было, а к одному из новых хозяев все же довелось идти на поклон. Что поделаешь, из дураков мосты ладят.
Алеша Михайлов вошел в комнату стремительно, как Ильич вбегал в кабинет в фильме «Ленин в 1918 году». Но кепочки на нем не было. Ладный, крепко скроенный молодой человек лет тридцати пяти, облаченный в удобную домашнюю куртку и просторные спортивные штаны бронзового цвета. Кинул «Привет!» и уселся напротив, нога на ногу, прикурил от «ронсона», глубоко затянулся, изучал меня в упор. Я сто лет не видел таких безмятежных мужских лиц. Если существовал где-то на свете порок, то этого человека он не коснулся. В любопытном взгляде — слабый отблеск улыбки, словно приглашение: давай, браток, сморозь чего-нибудь, и похохочем от души. В комнате мы были одни: дамы хлопотали на кухне.
— Проблемка в общих чертах понятна, — сказал он наконец, налюбовавшись мною вдоволь. Но расскажи поподробнее.
Я так и сделал, рассказал все как на духу, не испытывая никакой неловкости оттого, что он намного моложе меня, но начиная как-то поеживаться под его пристальным взглядом. Я кожей почувствовал: этот парень опасен, как кобра. Был ли он гипнотизером или просто отчаянным человеком, судить не берусь, но в том, что передо мной была необыкновенная, крупная личность, сомневаться не приходилось.
— На двадцать штук, говоришь, кинули? — уточнил он.
— И друг в реанимации, — добавил я, неизвестно зачем.
— Это понятно, — заметил Михайлов. — Непонятно другое. Ты почему целый? Гошу Пятакова я знаю, он у Серго правая рука. Милосердие ему чуждо.
— Пятаков сразу вырубился. Может, поэтому.
— Но он живой?
— Не знаю. Череп у него с трещиной, это безусловно.
Михайлов потушил окурок в пепельнице, немного подумал и подвел итог:
— Что ж, Евгений Петрович, помочь нужно, раз уж обидели тебя. Да и Настя хлопочет… Закавыка только
Пораженный, я молчал.
— Немного ты стушевался. Евгений Петрович, — посочувствовал Михайлов. — Но уверяю тебя, цена нормальная. Другие возьмут дешевле, но обманут. Им с Серго не справиться. Он в крупняке. Учти и такое обстоятельство: вы Пятакова покалечили, а он для Серго как сын. Ему трудно будет тебя простить. Я не уговариваю, пойми правильно, просто ситуация сложилась не очень перспективная. Прикинь: десять тысяч баксов против твоей и Танюхиной жизни. Велика ли цена? Я бы не ломался.
Он говорил со мной участливо, как гуманный хирург, который пытается смягчить больному роковой диагноз. От его участия меня кинуло в дрожь. Черт меня к нему принес. Но он был прав: мы с Таней слишком глубоко увязли в этой истории.
— Согласен, — сказал я. — Пополам так пополам. Главное, деньги попадут в честные руки.
Впервые Михайлов улыбнулся. У него были ровные, белые зубы, как на рекламе дантиста. Природа действительно вылепила его лицо в благодушном настроении.
— Хорошо держишься, Петрович, — одобрил он. — Я к тебе немного пригляжусь и, может быть, сделаю другое предложение, еще более заманчивое.
Как раз дамы подали кофе. Таня стрельнула в меня глазами: как, мол? Я поостерегся гримасничать перед бдительным оком Михайлова. По правде говоря, с той секунды, как я согласился поделить родные доллары, они перестали меня волновать. По натуре я хоть и прижимист, но не настолько, чтобы из-за денег терять аппетит. Колониальное дыхание времени застало меня в солидном возрасте, и я вряд ли уже забуду, что есть вещи неизмеримо более важные, чем прибыль. Смерть отца, к примеру. Или прикосновение к женской душе. Или даже упоительный гул мотора на загородном шоссе.
Кроме кофе, тарелочки с нарезанным сыром и вазочки с печеньем, Настя поставила на столик хрустальный графин с золотисто-желтым ликером, но к нему никто не притронулся. Зато мы с Михайловым смолили сигареты одну за другой. Нам с Таней давно пора было двигать восвояси, но у меня точно зад прилип к креслу. Каким-то сверхчутьем я понимал, что квартира Михайлова сейчас единственное место, где я могу отдышаться. Впереди было дел невпроворот, и ни одного приятного. Главное, предстояло назавтра похоронить отца. Двое суток я провел как бы в состоянии психической анестезии, но догадывался, что боль утраты в любой миг может вонзиться в мозжечок и повалить с ног.
А тут рядом бесхитростные женские лики и обаятельный супермен, протянувший руку помощи за десять тысяч долларов. Но еще больше, чем супермен, меня занимала его подружка. Ее трудно было назвать современной особой. От нее веяло домашним уютом и волшебством. Прежде я не встречал таких девушек, но предполагал, что они существуют. Она была из тех, кто носит жизнь в себе, как маленький праздник. Обыкновенно таких душат в колыбели, а эта перешагнула за двадцать лет и еще как удачно прилепилась к оголтелому волчаре.