Грешница

дю Террайль Понсон

— Нет.

Это-то «нет» было произнесено так отчетливо и таким тоном, что Тюркуаза мгновенно поняла, что ей надо подчиниться своему противнику.

— Но позвольте, — попробовала возразить она, — вы ведь все-таки не опекун мне, и если Фернану будет угодно разоряться на меня…

Сэр Артур пожал плечами.

— Что это, моя красавица, — проговорил он насмешливо, — да вы совсем не такая умная женщина, как я сначала предполагал. Неужели вы воображаете, что я устраиваю только ваши дела, а не свои…

— Это

правда, — прошептала она, прикусив губу, — вы хотите получить за комиссию.

— Да, ровно два миллиона!..

Тюркуаза так и привскочила на своем месте.

— Вы с ума сошли! — вскрикнула она.

— Ну нет, — ответил сэр Артур, — я обделываю дела, вот и все.

Молодая женщина встала, надела капот и спокойно села в кресло.

Она была совершенно хладнокровна.

— Кто хочет слишком много, тот не получит ничего, — проговорила она, — Фернан любит меня и, поверьте, сделает все то, что я захочу.

Но эти слова нисколько не смутили сэра Артура и не лишили его хладнокровия.

— Ты ошибаешься, — сказал он, — мне стоит сказать только одно слово, чтобы Фернан больше никогда не был у тебя. У меня в руках находится одно из писем, которые ты писала к Леону Роллану.

Она невольно побледнела.

— Ну так я сознаюсь ему во всем, и он, конечно, простит меня.

Сэр Артур опустил свою руку в карман и, вынув оттуда кинжал, спокойно вытащил его из ножен.

— А это еще лучше письма, — добавил он прехладнокровно.

Тюркуаза испуганно протянула руку к сонетке. Баронет громко расхохотался.

— Вы знаете очень хорошо, моя милая, что все ваши люди принадлежат мне, следовательно, если бы я даже убил вас, то они помогли бы мне скрыть след моего, так сказать, преступления.

Тюркуаза опустила руку и глубоко вздохнула. Она поняла, что была связана по рукам и по ногам своим ужасным благодетелем.

— Однако, — продолжал он, — вы неблагоразумны, мой ангел, вы даже забыли уже то, что месяц тому назад вы мерзли от холода… в пятом этаже в Ситэ де Мартир… Вам теперь дали отель в пятьсот тысяч франков, одной мебели на сто тысяч экю, право на пятнадцать тысяч ливров ежегодного дохода… и вы все еще жалуетесь!.. Тюркуаза прикусила себе губы.

— Хорошо, — проговорила она, — говорите скорей ваши условия, я их принимаю…

— Отлично… наконец-то вы становитесь благоразумны, — заметил сэр Артур, садясь подле нее.

— Да, но я не предвижу, откуда могут явиться так скоро два миллиона; ведь для этого нужно время.

— Положительно это вздор, они будут у нас завтра же, если вы только будете ловки.

— Завтра?! Это немыслимо…

— Я говорю серьезно… к тому же, — добавил сэр Вильямс, — нам необходимо поторопиться. ,

— Это, сколько мне кажется, совершенно напрасно… Фернан, право, богаче всякого индийского короля…

а с терпением можно бы было сделать что-нибудь гораздо лучше.

— И это опять-таки все вздор, так как он получит от своей жены в приданое, по свадебному договору, ровно три миллиона… Итак, вот все, чем он может законно распоряжаться.

— А! — заметила разочарованно Тюркуаза.

— А так как он уже тронул первый миллион, — продолжал сэр Артур, — а я беру два остальных для себя, to для вас и останется триста тысяч… Все остальное принадлежит его сыну, и никто не имеет на остальное ни малейшего права.

— Это-то, положим, все верно… Но как взять эти два миллиона триста тысяч?

— Нет ничего легче.

— Как же?

— Дело в том, моя милая, что тот человек, который делает подарки вроде отеля, никогда не откажется подписать для женщины, которую он любит, обязательство в сто тысяч экю ежегодного дохода.

— Но, мой милый, сто тысяч экю — далеко не шестьдесят тысяч ливров дохода.

— Ну, я нашел возможность помочь этому цифровому недочету.

— — Мне было бы очень любопытно узнать это средство.

— Оно очень просто… когда человек находится в опьянении от некоторых вин, то его зрение замечательно слабеет.

При этом сэр Артур вынул из кармана пять вексельных бланков и положил их перед молодой женщиной,

— Смотри хорошенько, — добавил он при этом.

— Ну, что же? — спросила она. — Я здесь вижу вексель в десять тысяч франков.

— Эх, если бы ты знала химию, — милочка, то ты, вероятно, поняла бы все без объяснений.

— То есть что?

— То, что существуют чернила, которые могут быть отлично смываемы… обыкновенно в состав таких чернил не входит чернильный орех.

— А, понимаю… то есть когда Фернан подпишет эти пять векселей чернилами из моей чернильницы, то весь текст их, за исключением, конечно, подписи, будет смыт и заменен другим, более подходящим для нас.

— Вы замечательно догадливы, — сказал, улыбаясь, сэр Вильямс, — и вполне понимаете намеки… Следовательно, теперь решено, что вы устроите так, что этот болван Фернан напишет «акцептирую» и подпишет под ним свою фамилию.

— Черт возьми, — пробормотала Тюркуаза, — все это очень хорошо, но, как кажется, не совсем исполнимо.

— Это почему?

— Потому что когда наступит срок уплаты по этим векселям, то он увидит, что был игрушкою обмана, и, вероятно, откажется платить и потянет нас к суду.

— То, что ты говоришь, совершенно верно, но векселя будут представлены не ему, а его жене.

— Почему же не ему?

— Ты это сейчас же узнаешь. Она заплатит потому, что не пожелает, чтобы память ее мужа была осквернена.

— Как память?..

— Ну, да.

— Так разве он умрет?

— Мне кажется.