Грешник
Шрифт:
Коул пошевелил рукой, проведя пальцами по выпирающей косточке на моей лодыжке.
Я вдохнула.
Его пальцы задержались там, играя с моей кожей, почти щекоча ее. С их помощью он повторил форму моей лодыжки и краешек босоножки — рука творца.
Я посмотрела на него. Он посмотрел в ответ.
Он осторожно расстегнул ремешок на моей босоножке. Первым по полу стукнул каблук. Его рука скользила вверх по моей ступне и лодыжке к икре. Вслед за его пальцами у моя кожа покрывалась мурашками.
Я выдохнула.
Вторая босоножка присоединилась к первой. Он снова провел ладонью по моей ноге. Я поймала ее также, как он касался
Я не двигалась. Он не знал, как всего несколько часов назад на вечеринке я позволила кому-то другому касаться меня и сама касалась его в ответ.
Но…
Коул наклонился вперед, чтобы встретиться со мной губами. Этот поцелуй… его рот был голодным, жаждущим. Но его руки все еще были на моей спине и прижимали мои бедра, а его прикосновения были тихим криком: я люблю тебя.
Как глупо с моей стороны было думать, что я не увижу разницу между этим поцелуем и поцелуем Марка. Как нелепо было сводить Коула к одним лишь его неприятностям и шуму, так злиться, что забывать об остальных его истинных качествах. Чем я была без напускной любезности?
Подводкой для глаз в белом платье.
Мы были такими ничтожными безо всех своих грехов.
Обернув руки вокруг его шеи, я заплакала.
Какой же я была идиоткой. Этот момент был идеальным, этот поцелуй был идеальным, а я плакала. Все со мной было не так. Во мне все было настолько запутанно, что я не могла плакать, когда все было ужасно, но не могла сдержаться, когда все хорошо.
Наши губы стали солеными от слез. Коул не прекратил и не остановился, но его руки поползли вверх по моей спине и прижали меня крепче. Мгновенье спустя он прижал свой лоб к моему, а я положила руки на его лицо и мы просто сидели так, дыша одним воздухом на двоих. Было так много нас и так мало его и меня. Мы, мы, мы. Это было противоположностью одиночеству.
Коул сказал:
— Ты — единственное, что я сделал хорошего в своей жизни.
Я ответила:
— Прости, что так раскисла.
Он снова поцеловал меня. Мой рот, мое горло, мою кожу за ухом.
Он замедлился. Отстранившись, он произнес:
— Скажи мне, что это что-то значит для тебя.
Странно было об этом спрашивать. Как будто был другой вариант. Он был той рок-звездой, что развлекалась в турах с бесчисленными девушками бесчисленными ночами. Он был тем парнем с бесцеремонной улыбкой и легким смехом.
Но не это было правдой. Не на самом деле. Не сейчас. Сейчас я была той, у кого стальное сердце. Я была той, кто всегда убегает.
Слеза капнула с моего подбородка на ногу. Она была серой из-за подводки для глаз. Я сказала:
— Не дай мне оставить тебя.
А затем, в нашем тайном кусочке Лос-Анджелеса, мы поцеловались и избавились от одежды. Его руки боготворили мое тело, мой рот исследовал его, и в конце было вот что: мы, мы, мы.
Глава 45
КОУЛ •
Это место, это место. Жаркий Венис, штучный Эдем, светящееся хипстерское место Новой Эры, куда люди приходят, чтобы поверить в судьбу, предназначение, карму и все те
Однажды я был мертв в Лос-Анджелесе.
Глава 46
ИЗАБЕЛ •
Я открыла глаза и не знала, где я. А затем, чуть более проснувшись, неожиданно поняла, но была в замешательстве. Мою голову переполняли мысли и ощущения. Мои собственные босые ноги поверх одеяла, лунный свет сквозь приоткрытое окно, паутинка тени от горшка с засохшей гипсофилой. Небритый подбородок Коула в ложбинке на моей груди, его ровный загорелый бок, его пупок, его бедра, его ноги, его лодыжка, переплетенная с моей, одна его рука, небрежно лежащая на моей шее, вторая — на нежном участке кожи у меня под грудью.
Наконец, мой мозг соединил все картинки в мысли и воспоминания. Наконец, я поняла: я была совершенно голая.
Мы были в одной из спален арендного дома. Опьяненные друг другом, существующие во влажном мире вне всякой логики, мы задержались здесь прошлой ночью и уснули поверх одеяла. Сейчас была ужасная рань и…
Что я вообще творила? Кто был этот человек, вместо меня? О чем я думала?
Я выпуталась из объятий Коула и нашла на полу свою одежду. Я переступила через нее и пошла к своему телефону, который был сунут в мой клатч. Два часа ночи. Моя мать все еще на работе, она не станет волноваться. Но, конечно же, София ждала и смотрела своими бессонными совиными глазами, беспокоясь о моем благополучии. У меня были четыре пропущенных звонка от нее.
— Хей, — сказал Коул. Он выглядел молодым, беззаботным и полусонным. Он просто оторвал свой палец от одеяла и указал им в моем направлении. — Хей.
Я неожиданно застыла, от мысли, что он произнесет не мое, а другое имя. Я с болью поняла, что если он назовет имя другой девушки, это разобьет мне сердце.
— Изабел, — сказал он, — что ты делаешь?
Я не знала. У меня подгибались коленки. Я начала одеваться.
— Мне надо идти, — сказала я. Мой голос звучал куда более проснувшимся, чем его. В свете уличного фонаря я с легкостью могла разглядеть комод, зеркало, стеклянную скульптуру в углу комнаты. Казалось, в этом городе никогда и нигде не бывало темно. Я вдруг яростно возжелала настоящую ночь, чтобы полностью скрыться в ее идеальной темноте.
— Нет, — просто ответил он. Теперь он поднял всю руку и протянул ее в направлении меня. — Останься.
— Не могу. Люди… никто не знает, где я. Мне нужно идти.
— До утра ничего с ними не случится. Возвращайся. ложись спать.
— Я не собираюсь спать. Мне нужно… — я не могла сообразить, как надеть свое платье обратно. Ни одна сторона не казалась правильной. Оно было каким-то неподходящим со всех сторон, а мои пальцы были жутко неуклюжими.
Коул приподнялся на локте и наблюдал, как я ожесточенно сражаюсь с предметом одежды. Наконец, я со злостью застегнула молнию. Вышло криво. В любом случае, кто сможет разглядеть это ночью? Никто. Я не могла вспомнить, куда дела свои ключи от машины. Может быть, они все еще валялись где-то в консерватории. Я не смогла найти их ни на прикроватной тумбочке, ни в своем клатче, ни на полу, ни… о нет, нет, я приехала на машине Коула, мне нужно такси, я должна вызвать машину, я не могла даже подумать о…