Грешники и праведники
Шрифт:
— К сожалению, у меня всего несколько минут, — извинился Макглинн.
— Мне, вероятно, больше и не понадобится.
У стойки портье было несколько свободных стульев, на которые они и сели. Макглинн излучал беспокойную энергию, в его глазах горел огонёк.
— Стефан сказал, что вас интересует Рори Белл, — начал он.
— Я почти ничего о нём не знаю.
— Позвольте спросить, почему он вас интересует.
— К сожалению, не могу вам сказать.
Макглинн переварил этот ответ.
— Что ж, я не удивлён. Он восстановил против себя несколько фирм, которым пытался
— До меня доходили такие слухи. То же самое случилось и с вами?
— Нет, он сам обратился ко мне за услугой. Это было года два назад. У меня есть несколько парковок в Глазго, и Белла они заинтересовали. Но он мне вовсе не был нужен, тем более как партнёр. Я вообще не хотел бы его видеть поблизости от моей фирмы. Но я, похоже, разбудил его аппетит. Он вскоре купил себе две многоэтажные парковки — одну близ Эдинбургского аэропорта, а другую в Ливингстоне.
— Близ аэропорта?
Макглинн кивнул.
— Вы, кажется, навострили уши.
— Может быть, это кое-что, а может, ничего.
Неподалёку от места аварии, где приятели племянницы Белла не удержались на дороге…
— Это искреннее «кое-что или ничего» или полицейское «кое-что или ничего»? — улыбаясь, спросил Макглинн.
— Мне нужно отвечать на этот вопрос?
— Да нет.
— Что-нибудь ещё про Рори Белла?
— Он отвязался от меня и моих дел, и мне не хотелось бы думать, что это может измениться после нашего разговора.
— Не изменится.
— Я пришёл к вам только ради Стефана.
Ребус задумчиво кивнул:
— Вы давно знаете Стефана?
— Несколько лет.
— Ладите с ним?
— Не жалуюсь. — Макглинн посмотрел на часы.
— О нём в последнее время много разговоров — как, по-вашему, он с этим справляется?
— Он же Стефан Гилмур, пули от него отскакивают. — Макглинн протянул руку Ребусу. — Уж не хотите ли вы мне сказать, что его броня истончилась?
— А что, акулы бросились бы рвать его на части?
— Бизнес есть бизнес, мистер Ребус. Вокруг много жадных ртов…
Кивнув на прощание, Макглинн направился в ресторан, ему на ходу поклонился кто-то из персонала. Ребус вышел из отеля к своей машине. Работы по прокладке трамвайных путей в этом конце Принсес-стрит были в самом разгаре. Он закурил и услышал ворчание ливрейного швейцара.
— Этот город заслуживает лучшего, — сказал ему швейцар. — Столица? Наша краса и гордость? Высшее достояние. Тогда и мера наказания за то, что мы с ней делаем, должна быть высшая.
— Ладно, скажите мне, кого я должен арестовать, — откликнулся Ребус.
— Какой смысл? Непоправимый ущерб уже нанесён.
— Это верно, — сказал Ребус, открыл дверь «сааба» и сел за руль.
Он предпочитал Глазго Эдинбургу, хотя жить не хотел ни там, ни здесь. Отчасти из-за людей — их слишком много, все куда-то спешат. Потом эти узкие улочки — ему не хватало воздуха. План застройки не поддавался никакому разумному объяснению, пока ты не попадал в Новый город, но и там велось столько дорожных работ, столько было сделано объездов, что нельзя было полагаться на навигатор. С каким бы запасом времени ты ни выезжал,
Сегодня он сидел за рулём белого, ничем не примечательного фургона. Маленький фургон, пустой, если не считать нескольких комбинезонов, набора инструментов и литровой банки с краской. Доехав до места, он нашёл где припарковаться, вышел из машины, натянул на себя синий комбинезон. Нашёл имя на домофоне и нажал одну из соседних кнопок. Кто-то был дома, и его впустили, даже не спросив, что ему надо. Вот вам Эдинбург: все заняты собой, другие их не интересуют. Он поднялся по лестнице, остановился наверху и прислушался у щели почтового ящика. Внутри никаких признаков жизни. Он довольно долго искал эту квартиру. «Гольф» был зарегистрирован на лондонский адрес, на имя Трейнора. А потом на похоронах сын Маккаски был сфотографирован с подружкой, которую в газетах назвали Джессика Трейнор. Остальное не составляло труда, и вот теперь он здесь. Он оглянулся. Стеклянная крыша наверху была забрана проволочной сеткой и загажена птицами. Стены на лестнице покрыты кремовой краской и не загажены граффити. Дверь выкрашена в светло-зелёный цвет. Он присел, отвёрткой открыл банку с краской. Краска оказалась светлее, чем ему хотелось бы, — не очень напоминала цвет крови. Сделав шаг назад, чтобы не забрызгать себя, он приготовился оставить послание.
Тот же самый санитар в морге сказал Ребусу, что время вскрытия снова перенесено.
— Собирались же без четверти пять, — посетовал Ребус, но в ответ санитар только пожал плечами.
Ребус не стал прерывать работу в анатомичке, а сел ждать в смотровой. От места действия его отделяли стеклянные панели, перед которыми стояли неудобные скамьи. Ребус давно собирался спросить у кого-нибудь про эти скамьи, на которых, по его прикидке, могли разместиться несколько десятков человек, но он никогда не видел, чтобы здесь одновременно сидело больше пяти-десяти.
Дебора Куонт махнула, увидев его. На ней, как и на её коллеге, были халат и респиратор. Ребус догадался, что второй человек в халате, вероятно, криминалист, о котором говорила Куонт. Чуть поодаль её помощник раскладывал биологический материал по пакетам и приклеивал бирки. Работали все скрупулёзно, а их слова записывались через микрофон. Кроме того, звук подавался и на динамик в потолке над Ребусом.
— Пришлось начать пораньше, — сказала ему Куонт. — Профессор Томас — судмедэксперт. Ему нужно ехать в Глазго на профессиональную встречу.
Не зная, кто такой Ребус, профессор Томас приветственно кивнул ему. Выглядел он молодо, ещё моложе Куонт. Он попросил помощника сделать крупным планом фотографию кусочка кожного покрова. Труп лежал на животе, и Ребус видел его светлые волосы, складки кожи, покрывавшей скелет.
— Трудно сказать, задолго ли до смерти были получены эти повреждения, — заметил Томас.
— Профессор Томас, — снова пояснила Куонт для Ребуса, — обнаружил свидетельства кровоподтёков. Ни один из них не мог быть следствием рокового удара, иначе под ними не обнаруживались бы здоровые ткани. — Она помолчала. — В предыдущий раз я этого не заметила.