Грешники. Внебрачная дочь

Николаева Елена

Этот доверчивый взгляд ещё тогда въелся мне в память.

— Конечно, лисёнок, — соглашаюсь, подхватывая дочь на руки. Прижимаю к груди. Ловлю момент. Втягиваю с макушки её чудесный запах и будто пьянею.

Ещё одна Царевна. Только совсем мелкая. Но пахнет так сладко, что душа в рай отлетает.

— Знаешь, кто я? — решаю не тянуть кота за яйца.

Пусть Ника и маленькая, но мне было бы намного спокойнее, если бы она не воспринимала меня как чужого дядю с улицы, с которым нельзя заговаривать без разрешения близких.

Пусть

знает, что я для неё родной человек. Её отец. Пусть привыкает к этой мысли. Пусть относится ко мне соответсвенно.

— Ты царевич, — хмурится дочка, глядя мне в глаза.

— Не совсем, — нервничаю, как перед выпускным экзаменом. Словно мне, блять, семнадцать лет! И я сомневаюсь, в какой билет ткнуть пальцем, чтобы не прогадать. — То есть, да. Я тот самый царевич, о котором рассказывала тебе Кэтти, но это не всё. Есть ещё кое-что… — заговорщицки произношу.

— Итан? — услышав наш разговор, Анна замирает на полпути, размазывая меня по стенке предупреждающим взглядом.

«Ну сколько можно, малыш?» — вскидываю вопросительно брови.

Пытаюсь быть максимально расслабленным и милым. Разве что не улыбаюсь.

Не до смеха мне, мать вашу…

Я просто смотрю с надеждой, что у неё проснётся совесть.

— Доченька, пойди, погуляй с котёнком.

И снова за своё…

Вот что за повстанческое сопротивление?

Полчаса назад целовались как два безумных, изголодавшихся по любви человека.

Нас обоих нереально трясло, накрывало таким шквалом эмоций, что до сих пор нервы дымят.

Кожа зудит от нехватки близости. На языке всё ещё гуляет её вкус. Ниже пояса выраженное «хочу не могу»!

Какого черта, Эн?

Преодолев четыре тысячи километров, я здесь. С вами. Что тебе ещё нужно, чтобы ты сделала шаг навстречу? Хотя бы один! Или два! Потому что третий будет окончательным примирением. Я просто вытравлю из твоей памяти грустные воспоминания. Заменю их другими эмоциями. Вкусными. Можешь сопротивляться сколько угодно, но я своего добьюсь!

— Ника! — настойчиво.

— Нет! — дочь в ответ нахмуривает брови. — С ним бабушка играет. Я хочу с тобой царевича лечить!

«Ну и разбаловала же ты, Царевна, нашего лисёнка…» — опешив на секунду от детских закидонов, делаю и дальше вид, что всё хорошо.

Не представляю, как бы я воспитывал эту непоседу, если бы начинал с первого дня её рождения.

Что-то мне подсказывает, что строгим папочкой я бы точно не стал, но и на маму шикать отучил бы.

— Эн, — подхожу к ней вплотную. Удерживая Нику одной рукой, второй обхватываю Анну за плечи. Притягиваю к нам. — Ты только накрутишь себя ещё больше. В чём смысл? — шепчу ей в висок, целуя при дочери.

К черту всё! Пора с этим кончать.

Ника, замерев как мышь, смотрит на происходящее во все глаза.

— Энни, разве ты не чувствуешь, что я люблю вас обеих? Скажи ей или я сделаю это сам.

— Мы уже сегодня никуда не попадаем… —

выдаёт Царевна задушенным голосом. Грудь часто вздымается. Чувствую, как вся дрожит. В следующий момент ломает первый барьер. Обнимая нас с Никой, вскидывает блестящие от влаги глаза. Находит ими мои. Наши дыхания сбиваются ещё больше. Удары сердца гулко отбивает в ушах. Убийственная пауза затягивается. Втянув со свистом воздух, разрываю это невыносимое напряжение:

— Мы столько пропустили, что, наверное, это и есть лучший момент в её жизни. В наших жизнях. Ты так не думаешь?

— А как же… праздник? Я обещала…

— Эн, — дожимаю.

— Хорошо… — нервно выдыхает, переводя взгляд на нашу дочь.

Казалось бы, что тут сложного: озвучить несколько слов. Но голос Анны сипнет. Горло сдавливает волнение. Находясь с ней на одной волне, я переживаю те же эмоции. Нам обоим предстоит сдвинуть с места каменный монолит и с облегчением выдохнуть.

Дать друг другу ещё один шанс.

— Бусинка… — судорожно тянет воздух.

Опускаю дочь ниже. Ника инстинктивно обхватывает нас за шеи. Наши лица оказываются так близко, как будто мы втроём собрались обсуждать совершенно секретную информацию о накосячивших бабушках за дверью в спальне.

— Ты разрешаешь его полечить? — прищуривается дочь.

— Это твой папа, Ника, — сорвавшиеся с губ Анны слова врезаются в мою грудь как молот о наковальню. Неожиданно и резко. Вдребезги разнося взращённый на нервах корсет. Вдыхаю на полную, ощущая, как по венам разлетается кислород. В кровь впрыскивается смертельная доза адреналина. Проносится по телу шквальной обжигающей волной, после которой я выживаю… прижимая к себе качнувшуюся на ватных ногах Царевну.

— Тот, о котором рассказывала Кэтти? — малышка поднимает доверчивый взгляд, и меня очередной волной дрожи сносит.

***

— И что же обо мне рассказывала Кэтти? — сконцентрировав всё своё внимание на дочери, готовлюсь услышать невероятную басню в духе Катерины.

— Говорила… ты герррой! — Ника выразительно выговаривает «Р»!

— О, как? — изумлённо выпучиваю глаза.

Это что-то из ряда фантастики. Герой??? Невероятно захватывающее сказание.

— А где твой меч-кладенец? — круглые глазища Доминики неумолимо меня «клеят». — Покажешь?

— Что ещё за меч-кладенец? — озадаченно выстраиваю в голове довольно образные ассоциации из русского фольклора и не только...

Пах по-прежнему гудит напряжением.

Сложно расслабиться, когда тело желанной женщины так близко…

— Ты что, не помнишь? Ты же отрубил голову змеюке Мэт!

Поперхнувшись от заявления дочери, сдавливаю талию покрасневшей Эн.

— Вот так, смотри, — сделав взмах рукой, Ника задевает носком туфли верхушку сверхчувствительного члена. Вздрагиваю. Мне хочется взвыть. Рывком схватив воздух, задерживаю дыхание, пережидая боль. — Вспомнил?