Грешники
Шрифт:
— Лисина так не думает. — Он снова прокручивает пятку на телефоне и бедный экран трескается от натуги.
— Лисина бесится, потому что хочет получить то, что ей никогда не принадлежало. — Я спокойна, хотя перед встречей потренировалась перед зеркалом — спокойное лицо и холодный тон часто намного важнее, чем суть слов. — Если она ради денег готова пожертвовать собственной внучкой, представьте, на что она пойдет, чтобы не делиться с вами.
Бакаев думает.
Так долго думает, что мне приходится буквально закрывать себе рот, чтобы не пошутить на счет «моего истекшего
— Где гарантии? — Он смотрит на меня мелкими злыми глазенками хищника, который понимает, что эта добыча ему не по зубам.
— Никаких гарантий, Эльдар Каримович. Придется поверить мне на слово. Но если вы вспомните, то это именно я, а не вы, всегда играла по правилам. Я навсегда похороню эти видео, как только узнаю, что вы перестали давать Лисиной деньги. И мы будем считать эпизод исчерпанным.
Наверное, очень некрасиво думать об этом в такой момент, но мне кажется, что если Рай где-то и существует и в нем живут души умерших, где-то там мой Гарик сейчас одобрительно мне кивает и поднимает флажок с надписью «Полная блестящая победа».
Я бы очень хотела, чтобы он знал, какой я стала.
Чтобы гордился тем, что буду до последнего, даже если мне переломают все кости, стоять за то, во что он вложил душу и силы. А если так случится, что Лисина переломает мне ноги, я лягу у нее на пути каменной глыбой, об которую она рано или поздно расшибется насмерть.
— У кого еще есть это…? — Бакаев подчеркнуто брезгливо плюет на уже окончательно раздавленный телефон. — Я хочу знать, кто еще может предъявить мне…
Ему даже не хватает сил продолжить говорить о том, что для него, как для любого кавказского мужчины, является крайне омерзительным.
Но мне-то, по большому счету, какая разница до его оскорбленных чувств?
На войне все средства хороши, а этот тип не думал о том, что нападает на двух беззащитных женщин, когда собирался отобрать у меня то, на что не имеет абсолютно никаких прав
— Эльдар Каримович, я буду с вами предельно откровенной. — Отрадно видеть, как от одних этих слов Бакаев заметно напрягается, как будто ждет еще одного подвоха. Даже жаль, то у меня его нет — не отказалась бы посмотреть, как его еще разок перекосит от бессильной злобы. — Это видео, как вы понимаете, снимала не я. Все эти вещи… мне глубоко неинтересны и, честно говоря, омерзительны. Но источник, из которого я их получила, никуда их больше не выставит. Можете считать, что у меня есть эксклюзивное право на просмотр. Так же, как деловой человек, вы должны понимать, что никто и никогда не станет выдавать свои ниточки и рычаги. Это подпортило бы мою деловую репутацию как минимум, а я ею, как вы знаете, исключительно дорожу.
— Научилась языком молотить, — гаденько хмыкает Бакаев.
Понимаю, что это от бессилия, поэтому даже не принимаю на свой счет.
— Я еще раз даю вам свое слово, что конкретно эти видео никто и никогда не увидит, если вы сдержите свое слово. Так же, учитывая наши с вами частые разногласия в прошлом, я буду держать их у себя под замком на случай, если Лисина не успокоится, или если вам вдруг снова захочется поохотится на моей территории. Что, впрочем, никак не
Конечно, он понимает.
Так хорошо понимает, что его одутловатое лицо покрывается красными пятнами, и ладонь, которой Бакаев стирает пот со лба, дрожит словно у алкоголика со стажем.
— Хорошо, — сквозь зубы цедит он. — Считай, что договорились.
Несмотря на то, что я была на девяносто процентов уверена в благоприятном исходе дела, капля сомнения порядочно трепала нервы. Так что его это «хорошо» для меня как музыка, как первые аккорды победного марша, который ознаменует мою победу над Лисиной.
— Я перекрою ей деньги, — говорит Бакаев, делает знак охраннику, который «пасется неподалеку», и тот быстро поднимает растоптанный телефон. — По крайней мере, от меня она больше ни копейки не получит.
— Спасибо, что вошли в мое положение, — отвечаю вежливо, но с легкой иронией. — Я всегда считала, что два умных человека смогут договориться, о чем угодно.
Бакаев кривит губы, и снисходительно машет на меня рукой.
Не прощаясь, просто поворачивается и вразвалку, походкой жирного гуся, идет к машине.
Правда, перед тем как сесть, все-таки окрикивает.
— Далеко пойдешь, Мария Александровна. — Видно, что ему поперек горла каждое слово, но какая-то присущая всем восточным мужчинам щедрость души и гордость, заставляют говорить правду. — Надеюсь, не придется против тебя воевать.
— Спасибо, Эльдар Каримович. — Улыбаюсь с выражением лица а ля «Наше мнение очень важно для нас!» — Буду рада встретиться за столом переговоров!
Но по-настоящему выдохнуть у меня получается только когда его машина исчезает за поворотом.
Морозный январский воздух сладкий до одури — хочется глотать его жадно, напиться до одури.
Это, конечно, еще и близко не победа, потому что впереди какой-то припасенный Лисиной козырь, но по крайней мере теперь она не сможет взять меня измором. И время играет на моей стороне.
Глава 92
— Судя по твоему довольному выражению лица — дело выгорело. — Стас позволяет себе «ощупать» меня взглядом снизу вверх, и задерживается совсем не на моем лице, а ниже.
Намного выразительно ниже, чтобы я не почувствовала сперва жуткий странный стыд, а потом желание врезать ему в ухо за это немое «отличны сиськи!»
— Между прочим, — слышу его ухмылку, — правда отличные.
Поверить не могу, что я снова думаю вслух.
Вздыхаю и прикладываю ладонь ко лбу, как инопланетянин на всем известном интернет-меме.
— Ты не видел, — развожу руками, — так что нечего тут… прикидывать и оценивать.
— Отвертка, слушай, ну раз на голодном пайке держишь, не запрещай хотя бы в меню заглядывать.