Грибификация: Легенды Ледовласого
Шрифт:
Хрулеев замахал горящим фонариком, заорал что есть мочи в сторону элеватора. Но это было бесполезно, на элеваторе было все также темно и тихо, ответом Хрулееву был лишь шум ветра.
Тотошка вдруг вскочила и подбежала к хозяину.
— Тото, нет! Отойди! Сидеть! Сидеть, падла!
Хрулеев понял, что его обманули, что здесь уже давно нет ни Германа, ни людей, элеватор был пуст. Куда исчез Герман, теперь не имело никакого значения, Хрулеев понимал, что установленная Германом мина, вероятно, все еще в рабочем состоянии, а значит он умрет. По крайней мере, это будет
Хрулеев знал, как разминировать ИИГ-37, это было возможно даже с помощью ножа и гаечного ключа, но для этого пришлось бы снять с мины металлический корпус, а для этого, в свою очередь, придется убрать с мины ногу, но если Хрулеев уберет ногу — разминировать больше будет нечего и некому.
Еще можно было придавить мину чем-то тяжелым, весом не меньше двадцати килограмм, Хрулееву было известно, что именно из-за этой технологической особенности ИИГ-37 считалась паршивой миной и была в свое время снята с вооружения. Если положить на мину достаточно тяжелый предмет — можно будет спокойно убрать с нее ногу, взрыва не произойдет.
Хрулеев осторожно снял с плеча вещмешок и взвесил его в руке. Ничего не выйдет, мешок слишком легкий, даже если Хрулеев набьет мешок собственной одеждой, вещами из карманов и сапогом со второй не стоящей на мине ноги, все равно веса будет недостаточно, и обмануть мину не получиться.
Нога тем временем затекла, зазудела. Взгляд Хрулеева упал на Тотошку. Овчарка поняла, что происходит что-то страшное, она сидела смирно, но жалобно подскуливала.
Даже сильно исхудав за последние месяцы, Тотошка оставалась крепкой, взрослой и крупной для своей породы овчаркой, весила она определенно килограмм тридцать, не меньше. Но даже такая послушная собака как Тотошка не сможет сидеть на мине совершенно неподвижно. А вот если придавить мину собачьим трупом — вполне можно будет убрать ногу и уйти, взрыва не произойдет.
Хрулеев вынул из кармана раскладной нож, в свете фонарика блеснуло выдвижное длинное лезвие. Нужно было позвать собаку, но язык не слушался Хрулеева.
— Тото...
Собака жалобно тявкнула. Один удар в горло — и все закончиться. Главное, чтобы Тотошка не дернулась, не сдвинула стоявшего на мине Хрулеева с места.
По щекам Хрулеева текли слезы, рука державшая нож дрожала. Хрулеев в последний раз обшарил фонариком землю под собой, но ничего полезного, чем можно было бы придавить мину, рядом не было, ни камней, ни кирпичей, только каша из пепла от сожженной травы.
— Тото, ко мне.
Овчарка подошла.
Хрулеева всего трясло, он зарыдал.
Тотошка лизнула руку Хрулеева, не понимая, почему хозяин плачет, она пыталась успокоить его как могла. Хрулеев схватил собаку за ошейник и занес нож для удара. Всего один удар, главное сосредоточиться на том, чтобы не покачнуться, не пошевелить ногой, стоящей на мине.
— Мне нужно найти дочку, Тото. Прости. Если я умру — значит, все было зря. Прости меня, пожалуйста, я должен выжить любой ценой.
Тотошка не дергалась, она села на землю рядом с хозяином, рука Хрулеева все еще держала собаку за ошейник.
Хрулееву показалось, что все это происходит не с ним, а с кем-то другим, как будто он просто сидит в зрительном зале кинотеатра и смотрит очередной глупый фильм про человека, наступившего на мину. Сейчас фильм кончится, в зале зажгут свет, и Хрулеев просто встанет и пойдет домой, где уже ждут жена, дочка и Тотошка.
Налетевший порыв ледяного вернул Хрулеева к реальности, человеком, наступившим на мину, был он сам, и здесь никого не было кроме него и Тотошки, которую нужно было убить.
Но рука Хрулеева вдруг отпустила ошейник собаки, Тотошка не ушла, она осталась сидеть рядом с хозяином. Хрулеев рыдал и матерился, понимая, что нанести удар он не сможет, что мичман был прав, и Хрулеев просто трус.
Овчарка вдруг оскалилась и зарычала в сторону элеватора.
Послышался лай, но лаяла не Тотошка. К одной гавкавшей псине присоединилась другая, потом — третья, через несколько секунд Хрулеева оглушил поток злобного истеричного лая.
Собаки рвали глотки где-то на элеваторе, их было не меньше сотни. Прожектора на караульных вышках, окружавших элеватор, одновременно зажглись, ослепив Хрулеева.
Хрулеев зажмурился, он понимал, что сейчас главное не паниковать, не двигаться, не забывать, что стоишь на мине. Лай собак вдруг прервался, столь же неожиданно как начался, а потом, все еще ослепленный прожекторами и стоявший с закрытыми глазами, Хрулеев вдруг услышал звук, которого не слышал уже много дней.
Это был звук работавшего мотора машины, от элеватора к Хрулееву ехал автомобиль.
Хрулеев: Достоевский на уазике
4 октября 1996 года
Балтикштадтская губерния
Прожектора погасли, и элеватор погрузился в темноту. Но Хрулеева теперь слепили фары остановившегося рядом уазика. Фары ярко освещали все еще стоявшего на мине Хрулеева и рычавшую в сторону машины Тотошку.
На борту зеленого уазика был намалеван черной краской портрет Достоевского, над которым располагалась крупная надпись «ДЕТИ-ЗЛО. ГЕРМАН».
Из автомобиля вылезли четверо, рожи двоих приехавших на уазике мужиков могли бы украсить любую колонию для пожизненно осужденных маньяков-каннибалов, лицо третьего скрывал шлем в форме маски Дарта Вейдера, явно снятый с мертвого Президентского штурмовика.
В руках мужики держали калаши, а четвертой была молодая девушка. Девушка напоминала купчих с картин Кустодиева, она была полненькой, низкой и румяной. Длинные волосы были заплетены в толстую черную косу до талии, облегающие джинсы подчеркивали круглые бедра. На ногах девушки были высокие армейские ботинки, судя по креплениям для шнуровки в форме маленьких серебряных бутылок водки, ботинки были трофейными и раньше принадлежали Президентскому штурмовику.
На ремне у девушки висела кобура с пистолетом, на шевроне камуфляжной куртки был изображен портрет Достоевского. В руках девушка держала длинную ржавую цепь.