Грибификация: Легенды Ледовласого
Шрифт:
Жена Хрулеева Катя сидела на золотом песке в ярко-красном купальнике, в ее золотых в тон песку волосах блестели капельки морской воды. Их дочь Юля делала маме рожки одной рукой, а другой весело махала в камеру. Сам Хрулеев полулежал в шезлонге рядом, из бутылки французского пива в его руке торчала соломинка. На заднем плане среди пальм виднелось белоснежное здание отеля. Снимок несколько портил идущий по пляжу рядом со счастливой семьей жирный коллега Хрулеева с огромным волосатым животом, в леопардовых плавках, с золотой цепью на шее и двумя литровыми кружками пива в руках.
Автогенович взял фотографию в руки
— Я ищу девочку. Вот эту. Ее зовут Юля, и мне сказали, что она здесь, в Оредеже. Найти ее — особо важное задание от Президента, он рассчитывает на вас, — объяснил Хрулеев.
В следующую секунду Хрулеев испугался. Он увидел, как глаза Автогеновича расширились и налились кровью, мэр заскрипел челюстью, как амфетаминовый наркоман на отходосах.
Лицо Автогеновича исказила судорожная гримаса, во взгляде вновь появилось нечто нечеловеческое и обезьянье, на шее заходили желваки. Такого Хрулеев еще не видел, перед ним теперь был не веселый безумец, а старый человек, терзаемый глубоким невыносимым горем. Автогенович скомкал фотографию и швырнул ее Хрулееву в лицо.
— Президент мертв, — заорал он на Хрулеева, — Все мертвы, мой город разрушен, ничего не осталось. Я мертв. Убирайся! Пошел вон отсюда!
Хрулеев на секунду замер от ужаса, он не понимал, что именно в фотографии вызвало у Автогеновича такую реакцию.
Хрулеев начал медленно и осторожно снимать с плеча двустволку, Тотошка зарычала.
Но Автогенович оказался быстрее, он стремительно бросился к столу и выхватил из нижнего ящика автомат. Через секунду дуло оружия уже было направлено прямо в голову Хрулеева, Хрулеев узнал АКС-74У, укороченную версию калашникова.
— Отзови собаку. Пристрелю обоих, — голос у Автогеновича тоже изменился, в нем появились пугающие расслабленные нотки, как у пьяного или шизофреника.
— Тото, фу! Лежать!
Тотошка жалобно заскулила и улеглась у ног хозяина, все еще скалясь в сторону мэра.
— Я объясню тебе только один раз, а ты слушай и запоминай. Пойдешь по железной дороге, на запад от вокзала, метров через сто увидишь сошедший с рельс вагон, это «Президентский вагон», бывший ресторан, от него в лес уходит тропинка. Пойдешь по ней — через километр придешь к ордынцам, сразу они тебя убивать не будут, сначала выяснят кто ты такой. Германцев найдешь на элеваторе, это в поле к северу от детской больницы, мимо не пройдешь. Германцы вероятно убьют тебя сразу как увидят. Других людей, кроме ордынцев и германцев, здесь нет. И самое главное: в моем городе ты больше никогда не появишься. Увижу тебя еще раз — сразу пристрелю. Я дал тебе всю необходимую информацию, а теперь проваливай. Прятаться в этом здании не советую, я здесь знаю каждый уголок. Это все. Пошел вон.
Хрулеев поднял с пола скомканную фотографию, аккуратно расправил ее и положил в карман. Потом забросил за плечо вещмешок.
— Подожди! — вдруг приказал Автогенович, — Ружье тоже мне оставь. Я не хочу, чтобы по моему городу бродил вооруженный человек. Тут тебе не Дикий Запад.
Хрулеев снял с плеча и швырнул на пол двустволку.
— Тото, за мной!
Через пару минут Хрулеев и Тотошка вышли из здания администрации в холодную и темную осеннюю ночь.
Шел мелкий дождик, намокший чугунный Президент посреди площади маслянисто
Тотошка зарычала, и Хрулеев увидел как из сожженного офиса Президентских штурмовиков выходят маленькие фигурки детей, в темноте октябрьской ночи они казались совсем черными.
В руках детей были стальные пруты и куски колотых кирпичей.
Хрулеев побежал в противоположную от офиса сторону, собака бросилась вслед за хозяином, не дожидаясь приказов.
Хрулеев: Крылатая береза
4 октября 1996 года
Балтикштадтская губерния
Дождь только что закончился, сквозь сосновые ветви наверху виднелись клочки грязно-серого неба. В бору пахло мокрой хвоей и землей, тропинка чавкала под ногами, сапоги облепила грязь, и идти было тяжело, казалось, что на ноги Хрулееву кто-то подвесил пудовые гири.
Хрулеев понимал, что он вновь совсем ослабел от голода. Он провел бессонную ночь в лесу, костер Хрулеев зажигать не стал, опасаясь, что огонь может привлечь детей. Заснуть ему не давали страх, сырость и голод. Хрулеев всю ночь обнимал вонявшую мокрой псиной Тотошку, пытаясь хоть немного согреться. Голод и бессонница переваривали изможденное тело и разум Хрулеева заживо.
Хрулеев не внял предупреждению мэра, этим утром ровно в 7:52, когда началась утренняя кормежка, и дети были заняты поеданием Гриба, он вернулся в город.
Хрулеев искал труп убитой вчера суки, но возле магазина с вывеской ЛЕКТРОТОВАРЫ, там, где он оставил вчера застреленную псину, его ждало разочарование. За ночь над трупом успели поработать сородичи убитой собаки, так что от добычи остался только скелет. Когда Хрулеев подошел к магазину с трупа суки вверх взлетела стая ворон, доклевывавшая оставленные собаками ошметки мяса.
Еще Хрулеев сходил на север города, к детской больнице, туда, откуда к небесам вздымался громадный Гриб, доминировавший над городом. Хрулеев надеялся издали посмотреть на детей, которые придут есть Гриб, и проверить, нет ли среди них его дочери.
Это было страшное путешествие, от голода и усталости чувствительность Хрулеева обострилась, и все потаенные и явные страхи налетели на него разом злобной стаей.
Хрулеев был вынужден смотреть на вздымавшийся к серым дождливым небесам Гриб, чтобы двигаться в нужном направлении, и ему опять вспомнилась фигурка лесовика с деревянной бородой из далекого детства. Гриб как будто становился сильнее по мере того, как Хрулеев приближался к нему, он настойчиво лез в сознание, нашептывал нечто, но не на ухо, а прямо в мозг.
В дождливый серый день и вблизи Гриб казался темно-фиолетовым.
Добравшись наконец до того места, откуда начинался ствол Гриба, Хрулеев увидел, что тварь настолько разрослась, что снесла своим телом бетонный забор, раньше окружавший больницу.
Гриб был не менее двадцати метров в обхвате, его верхушка отсюда, от подножия ствола, казалась уходившей в самую атмосферу. Гриб излучал нечто нечестивое и противное миру, слишком огромный, слишком быстрорастущий. Хрулеев за свою жизнь видел тысячи Грибов, но такие громадные — никогда.