Грибификация: Легенды Ледовласого
Шрифт:
— Все, блядь. Белочка. Звоним в дурку, — обреченно произнес Цветметов.
До него вдруг дошло, что во всем городе нет света, не горели ни фонари, ни окна домов. Единственным источником света был странный дымчатый туман, зависший над зданием НИИ. По улице, разбрызгивая воду из луж, промчались несколько военных грузовиков. По оконному стеклу стекали дождевые капли, каждая из них в свете синеватой дымки казалась ожившим сапфиром. Городок как будто вымер — ни света, ни людей. Цветметову вдруг показалось, что он остался один-одинешенек во всей вселенной.
— Не хочу в дурку,
Желудок снова свело, Цветметов схватил с подоконника фонарик и бросился в сортир.
Фонарик Цветметов не пропил, потому что тот был казенным имуществом, за пропивание этого фонарика Цветметова бросили бы в тюрьму, как расхитителя социалистической собственности. Цветметов все еще числился сторожем детского сада № 3, хотя и не ходил на работу уже недели две. Но формально об увольнении Цветметову не сообщали, поэтому пропивать государственный фонарик, являвшийся единственной вещью официально выданной сторожу, было никак нельзя.
По пути в сортир Цветметов пощелкал выключателями, и убедился, что света действительно нет. Но фонарик и странный синий свет, вливавшийся в квартиру через окна, освещали его путь.
Цветметов II
10 мая 1986
ночь
Закрытое административно-территориальное образование
«Бухарин — 11»
Сортир Цветметова пребывал в отвратительном состоянии, он был завален папиросными окурками и брошенными по пьяни мимо цели обрывками использованных газет.
Засев в толчке, Цветметов решил, что нужно успокоиться, отвлечься от мрачных мыслей. Главное при белой горячке — сидеть смирно, не привлекать внимания, не допускать паранойи. Но самое главное при белой горячке — это, конечно же, как можно быстрее выпить. Но этого главного лекарства Цветметова лишили ночь и Горбачев, магазин откроется только завтра в два часа дня.
Цветметов понятия не имел, сколько сейчас времени, часы, само собой, были уже давно пропиты. Это и было, как казалось самому Цветметову, главной и вполне уважительной причиной, по которой он перестал ходить на работу. Ведь нельзя пойти на работу, не зная, сколько сейчас времени, не зная, нужно ли тебе вообще идти сейчас на работу.
Цветметов засмолил беломорину, его взгляд упал на брошенную рядом с толчком кучу свежих еще не использованных газет. Цветметов не помнил, кто и когда положил сюда эти газеты.
Желая отвлечься от сведенного судорогой желудка и бешено бьющегося сердца, он взял верхнюю газету и, освещая ее фонариком, попытался погрузиться в чтение.
Но вскоре Цветметов осознал, что читает исключительный бред — это был рассказ про какого-то алкаша, который допился до того, что стал ебаться с космонавтками на Марсе. Разумеется, такую ерунду никто не стал бы печатать в советской газете, а значит рассказ — очередная галлюцинация Цветметова. Цветметов знал, что во время алкогольного делирия больным постоянно мерещится, что все окружающие предметы и люди как-то связаны с ними самими. И сейчас с Цветметовым произошло именно это, ему стало казаться, что в рассказе речь идет о нем самом, о поймавшем белочку
Потом он, матерясь, прошел в ванную. Цветметов успел порадоваться, что по крайней мере воду не отключили, но воды хватило только чтобы вымыть руки. Поток из крана внезапно иссяк, и кран засипел. Напиться воды Цветметов так и не успел, между тем, его продолжала мучить невыносимая сушь.
Цветметов расплакался от того, что он не догадался сначала попить, а уже потом мыть руки. Лучше было остаться с грязными руками, но утолить жажду. А теперь сушь растерзает Цветметова, он обречен умереть от обезвоживания.
Все еще плача, Цветметов прошел на кухню, заставленную банками с бабкиными заготовками. Банок было несколько десятков, самых разнообразных форм и размеров.
Славик не соврал, он действительно отдал Цветметову все банки с бабкиного балкона, да еще и довез их до дома Цветметова на своих жигулях. В довесок к банкам Цветметов получил еще и лыжи с бабкиного балкона.
Лыжи сейчас стояли здесь же, прислоненные к стене кухни, Цветметов совсем забыл про них, споткнулся, и лыжи обрушились ему на голову. Цветметов в ярости схватил лыжу и попытался сломать ее об колено, но старая советская лыжа была прочной, и силенок сломать ее у Цветметова не хватило. Сердце снова закололо.
— Так, спокойно. Не хватало еще сдохнуть от инфаркта, сражаясь с лыжей, — произнес Цветметов.
В свете дрожавшего в руках фонарика Цветметов вдруг разглядел в пыльном и грязном углу кухни банку березового сока. Сок был не из бабкиных припасов, Цветметов смутно помнил, что сок принес какой-то случайный собутыльник в качестве запивона.
Цветметов бросился на банку, как лев на антилопу. Сока в банке осталось совсем мало, не больше стакана, и Цветметов медленно, пытаясь растянуть удовольствие, всосал в себя прозрачную березовую кровь.
Утолив жажду, Цветметов особенно ясно осознал, что теперь ему хочется жрать, а еще больше — выпить. Свет фонарика лихорадочно заметался по кухне в поисках жратвы или алкоголя, как прожектор пограничников, ищущий ползущих через границу диверсантов. Диверсанты действительно нашлись, крупные рыжие тараканы разбегались по темным углам от света, но ничего пригодного в пищу или в качестве лекарства для горящих труб Цветметов не обнаружил.
Были, конечно, бабкины заготовки, и Цветметов возможно даже сожрал бы их, если бы не заботливо приклеенные к каждой банке этикетки, извещавшие о том, когда содержимое банки было засолено.
Кроме огурцов, засоленных в сентябре 1968 и капусты, заготовленной в августе 62-го, тех самых, которые Цветметов пытался предложить в качестве закусона Славику, среди заготовок также обнаружились томаты октября 1971 года, грибы той же датировки и соленый чеснок июля 1965-го. Древнейшим артефактом была соленая прямо с щетиной свинина сентября 1958-го. Самой юной из банок оказались баклажаны октября 1979. Судя по всему, бабка по неизвестной причине потеряла всякий интерес к изготовлению солений именно семь лет назад.