Грибификация: Легенды Ледовласого
Шрифт:
Желудок Цветметова снова свело, но он теперь требовал не сортира, а пищи.
Будь что будет, смерть значит смерть.
Цветметов вооружился ножом, положил на стол горящий фонарик для освещения оперативной зоны и храбро пошел в атаку на банку баклажанов. Но атака захлебнулась, крышку банки вдавило, возможно, из-за старости и порчи продукта, баклажаны шипели, но не открывались. Цветметов весь вспотел тяжелым похмельным потом, но банку открыть так и не смог. Он выругался и зашвырнул нож в угол кухни.
Взгляд Цветметова вдруг упал
Этикетка на банке тоже отличалась от остальных, она была совсем желтая и ветхая, а вместо написанного бабкиным почерком указания даты производства продукта, на приклеенной к банке бумажке помещался напечатанный на машинке номер «389116».
Цветметов взял банку и повертел ее в руках. Жижа медленно переливалась, она была густой консистенции, нечто среднее между нефтью и медом.
Цветметов и сам не знал, зачем он снова взялся за нож, не будет же он, в самом деле, жрать это черное нечто. Но банка открылась удивительно легко, Цветметов поддел и отковырял ножом присохшую крышку примерно за минуту.
Он принюхался, удивительно, но содержимое банки ничем не пахло, вообще ничем. Цветметов посветил в открытую банку фонариком и только теперь заметил, что сверху жижи плавают какие-то мелкие кашеобразные кусочки. Цветметов вдруг осознал, что не может сказать, какого цвета эти кусочки, в свете фонарика кусочки казались мерцающими, они меняли свой цвет ежесекундно — становились фиолетовыми, серыми, черными.
— Все, бля. Вот теперь допился. В дурку, только в дурку, — произнес Цветметов.
— Цветметов, — вдруг сказали кусочки из банки.
Точнее говоря, не сказали. Это была не речь, не язык, а прямые образы, транслируемые прямо в мозг.
Собственная фамилия Цветметова вдруг сложилась у него в сознании из ряда странных, пугающих и чуждых образов, пронесшихся в мозгу Цветметова за одно мгновение.
Первым был образ светловолосого юноши в странных одеждах, стоявшего посреди ледяной тундры. Это означало «мужчина».
Вторым был страшный черноглазый человек в шкурах, грызущий собственную плоть в юрте. Это означало «дикарь», «нечистый».
Третьей была девушка в белоснежном платье, сидевшая на скамье в центре громадного древнего храма. Девушка написала на каменной табличке человеческой кровью странные знаки. Это означало «имя», «личность».
Все три образа одновременно вошли в сознание Цветметова, и, перед тем как растворится, образовали смысловой ряд «мужчина-нечистый-дикарь-имя-личность». И этот смысловой ряд вдруг сложился в образ самого Цветметова.
Цветметов расплакался:
— Все, поздно в дурку. Мне пиздец. За что?
— Не плачь. Я
Теперь Цветметов увидел низкую круглую земляную постройку в бескрайней тундре. Внутри строения горел жаркий костер, а у костра светловолосая женщина в платье из разноцветных лоскутков качала сделанную из костей колыбель и пела своему ребенку очень красивую, но грустную песенку. Ветер разносил песенку по тундре, и этот образ означал «не плачь».
Потом Цветметов увидел нечто совсем непонятное — бесконечные линии и геометрические фигуры, вечно двигающиеся в абсолютной пустоте. Этот образ почему-то означал «я».
Следующее видение был жутким. Уродливый черноглазый дикарь в шкурах опустился на колени перед прекрасной девушкой в костяной броне. Он вынул странный кинжал, напоминавший зуб огромного зверя, вырезал себе сердце, и протянул его, еще горячее и трепещущее, девушке. Красавица взирала на него без всякого выражения, в ее глазах был лед. Самым страшным же было то, что это видение сложилось в сознании Цветметова в слово «люблю». Видимо, бабкина заготовка понимала любовь именно так.
— Заткнись, сучара, — взревел Цветметов, — Я не шизик, ясно тебе? Я не общаюсь с соленьями, блядь.
Но кусочкам в банке было плевать, Цветметов ощущал исходящий от них холод, чуждый лед вливался прямо в сознание. Бабкина заготовка транслировала в мозг Цветметова не только образы, складывавшиеся в слова, но и собственные эмоции, миропонимание. И это миропонимание было лишено любых человеческих чувств, абсолютно враждебно привычному мышлению и понятиям. Цветметов ощущал желания кусочков, сейчас они хотели общаться, взаимодействовать с ним.
— Цветметов — освободитель, — продолжила беседу бабкина заготовка.
В сознании Цветметова вновь промелькнул уже знакомый набор образов «мужчина-нечистый-дикарь-имя-личность», означавший «Цветметов».
Затем он увидел светловолосого бородатого мужчину в сверкающей броне. Мужчина сидел на спине огромного косматого зверя, шерсть зверя покрывали нарисованные кровью руны. В руках мужчина держал двусторонний боевой топор, он рубил им черноглазых людей в стойбище посреди холодной тундры. Топор весь покраснел от крови, вокруг всадника валялись трупы — мужчины, старики, дети, женщины, воин не щадил никого.
Этот образ с точки зрения бабкиной заготовки означал «освободитель».
— Опасность. Здесь у вас опасность, — вдруг насторожились кусочки в банке.
Эту фразу бабкина заготовка транслировала в мозг Цветметова иначе, не так как прежние.
Цветметов вновь увидел набор образов, но они имели совершенно другую природу, это были не видения далекого и страшного мира ледяной тундры, а картины окружающей реальности. Бессловесный комментарий бабкиной заготовки объяснял, что Цветметов теперь наблюдает то, что происходит сейчас совсем рядом.