Грибная красавица
Шрифт:
– Отказ! Мне отказано в проведении дознания...
Отец Георг казался удивленным не менее моего.
– Ты должно быть ошибся. Дай сюда. - Он прочитал письмо, беззвучно шевеля губами про себя.
– Может быть, ты не достаточно представил важность дела? Ведь дети...
– Возможно, все как раз наоборот.
– Не понимаю тебя...
Я сжал руки в кулаки. Мысль о том, что Лидия может оказаться права, и колдунья заручилась поддержкой церковника высокого сана, была невыносима. Но как иначе объяснить отказ епископа? Причем не просто отказ, а
– Отец Георг, письмо ведь доставил приходской гонец? Ведь оно не может быть подделкой?
– Ну что ты, конечно нет. Епископскую печать невозможно подделать. Да и посыльного я знаю лично.
Рухнула последняя надежда. Я сидел, уставившись невидящим взглядом в стол. Что же делать?
– Надо написать кардиналу Яжинскому. Он точно не оставит нас без помощи.
– И сколько времени это займет? Неделю, не меньше. А если за это время погибнет еще один ребенок? Как мне будет возможным дальше с этим жить?
Вспомнились последние слова Лидии, брошенные ею, когда я оставил ее в тюрьме. Мыслимо ли, что она может как-то помочь? Я осознал, что сказал это вслух. Отец Георг недоуменно уставился на меня.
– Ты о чем?
– Отец Георг, у меня нет другого выхода. Я должен... должен испробовать все способы. Я отпущу Лидию... госпожу Хризштайн и попрошу ее о помощи.
– Да помилуй Единый, мальчик мой, - вскричал отец Георг.
– Как же она может тебе помочь?
– Не знаю, - я горько улыбнулся.
– Но должен попытаться.
– Она нехороший человек, и она тобой просто манипулирует. Не доверяй ей слепо.
Уже возле двери я кивнул:
– Да, отец Георг. Ее можно обвинить во многих грехах, но только не в том, что она глупа. И знаете...
– я помедлил, потом продолжил.
– Она хитра, изворотлива, может все перевернуть с ног на голову, и тут же черное сделать белым, и наоборот. Но возможно, в такой ситуации она - именно тот союзник, который мне нужен.
Стражник не хотел отдавать мне мое заявление, и лишь прибегнув к угрозам, я забрал его. Отперев дверь клетки, я увидел, что Лидия сидит в той же позе, с закрытыми глазами. Я вошел в клетку и сказал просто:
– Я снял обвинения. Вы можете быть свободны.
Она лениво приоткрыла глаза и взглянула на меня снизу вверх:
– А мне здесь нравится.
Возле нее стояла нетронутая миска с едой, и лежало заботливо сложенное теплое платье. Она ни к чему не притронулась. Удивительное упрямство.
– И я все еще жду ваших извинений.
Вместо того, чтобы в очередной раз вспылить, я просто уселся рядом с ней на солому, плечом к плечу, чем явно удивил ее. Мелочь, но все же приятно сбить с нее спесь. Даже сквозь ткань я чувствовал леденящий холод ее плеча и каменной стены. Она даже не подумала отодвинуться. Я запрокинул голову и прикрыл глаза. Усталость, накопившаяся за день, давала о себе знать. Мы молчали, и я гадал, сколько так придется сидеть. Холод начал пробирать и меня,
– Мне отказали в дознании.
Я ожидал язвительного комментария, что-нибудь вроде: "Я же вам говорила! Болван!", но Лидия лишь вздохнула и равнодушно произнесла:
– Я бы сказала, что сочувствую вам, но это будет неправдой, так что промолчу.
Она неожиданно взяла мою руку, ее пальцы были обжигающий ледяными. Первое желание было отдернуть руку и вычитать ее, но я сдержался, стиснув зубы.
– Какие у вас удивительно теплые руки! Даже просидев здесь...
– Для вас ведь отказ в дознании не стал новостью.
Она удивленно взглянула на меня:
– А с чего бы? Это было вполне ожидаемо.
– Если вы этого ожидали, то наверняка...
– я запнулся и убрал свою руку из ее руки.
– Наверняка придумали какую-нибудь хитрость. И сказали, что можете помочь. Так вот, я прошу вас помочь.
– Последняя фраза далась мне тяжело.
– Вы еще не извинились...
Что ж, поздно уже отступать.
– Я прошу прощения... Кстати, а напомните мне, за что? За оцарапанное вами запястье?
– я все же не удержался и съязвил.
– Например, за ваше недостойное поведение, за то, что ворвались ко мне домой, были грубы, испугали ребенка.
– Хорошо, я приношу извинения за свое недостойное поведение. Этого достаточно?
Она искоса взглянула на меня, покачала головой:
– Совсем не вижу искреннего раскаяния. Вот если бы вы встали на колени, было бы более убедительно...
Я стиснул зубы, но потом послушно сменил позу, встав перед ней на колени, склонив голову, спокойно повторил:
– Я прошу прощения за свое недостойное поведение...
В ее голосе отчетливо слышалось удивление:
– Какой вы покладистый сегодня. Довольно, вставайте.
Я медленно поднялся с колен, цепенящий холод сковывал движения.
– Так вы можете мне помочь?
– Возможно, - она чуть помедлила, потом сказала.
– Подайте мне руку, помогите встать.
В очередной раз я содрогнулся холоду ее ладони, когда рывком поставил ее на ноги. Она оперлась об меня, я наклонился, поднял с пола приготовленное для нее платье, накинул ей на плечи. С ней под руку, мы прошествовали мимо стражников и вышли на улицу, в теплую летнюю ночь.
– Покажите письмо, - потребовала она, когда мы оказались за пределами муниципалитета.
– Я... у меня его с собой нет.
– Болван!
– в ее тоне не было привычной язвительности, скорее горечь, поэтому я даже не обиделся. Я действительно сглупил.
– Куда вы его дели?
– Оставил в кабинете. В церкви.
Она задумалась.
– Надо все равно взглянуть, как сформулирован отказ. Пойдемте в церковь.
– Я остановлю экипаж.
– Нет, я хочу пройтись, размять ноги, после многочасового сидения это, знаете, просто необходимо...
– укор в ее голосе был слишком очевиден.
– И, кстати, кто может отменить решение епископа?