Грибы на асфальте
Шрифт:
— Не угрожай, пожалуйста. Завтра я уезжаю. Кобзиков понял, что он зарвался.
— Я тебя никуда не отпущу! — сказал он. — Мы же с тобой друзья!
Появился Егор Егорыч. Из карманов его модного костюма торчали горлышки бутылок.
— Уже закрылся. Еле упросил.
— Президент, вы очень изменились, — сделал я комплимент своему бывшему хозяину.
— Тссс! — зашипел Кобзиков, озираясь. — Не называй его президентом! У нас монархия. Про изошел государственный переворот. К власти пришла королева.
— Что ты плетешь?
— Егор Егорыч низвергнут. Издан уже целый
— Так точно, — подтвердил Егорыч. Губы его расплылись в широченную улыбку. Глаза совсем скрылись в морщинках.
В смежной комнате, где раньше жил Иван-да-Марья, послышалось движение.
— На колени! — завопил Кобзиков. — Ее величество!
В дверях, щурясь от яркого света, стояла Тина.
— Матушка! — заголосил ветврач, бухаясь на колени. — Не вели казнить, а вели миловать! Токмо по случаю приезда друга!
— Не юродствуй, — начала Тина и вдруг увидела меня.
Она не вскрикнула, не сделала ни одного движения, только ее желтые глаза стали мертвыми, как опавшие на снег листья. Широкое выщербленное временем лицо древней богини застыло маской.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Я не выдержал первым. Я глупо заухмылялся и ткнул вилкой в огурец. Когда я снова поднял глаза на Тину, ее уже не было. Сразу протрезвевший Егорыч поспешно прятал бутылки под стол. Вацлав беззвучно смеялся.
— Ты врешь, — сказал я. — Ты врешь, гад! Кобзиков обиженно поднял плечи:
— Глупо.
Она не могла этого сделать! Иван-да-Глория налил полный стакан водки.
— Выпей, — вздохнул он. — Женщины лживы.
— А я Тину понимаю, — сказал Вацлав. — Ей хуже нашего приходилось. Девке копейка во как нужна! Больше, чем парню! Бровки подкрасить надо? Надо. Коготки полирнуть, перышки почистить, то-се. А Егорыч ее на одних харчах держал, жмот. За тарелку борща все чертежи и расчеты теплиц ему сд лала. Верно, Егорыч?
Хозяин заухмылялся.
— А где я деньги возьму? Эта проклятая установка всю книжку сожрала. Да… Вот она и мыкалась, бедная. Все жениха себе искала. Выпросит у меня тридцать копеек, бежит на танцплощадку, возвращается в полночь. Да, видно, ничего путного не попадалось. Тина-то с лица не ахти какая красавица. Чтобы понравилась — с ней походить надо, а молодежь сегодня такая, что ходить ей некогда, торопливая молодежь. Тут и подсунулся Егорыч. Шутка сказать — дармовой работник наклевывается. Да еще с высшим образованием! Этому жучку малограмотному никогда бы инженера не подцепить. Верно, Егорыч?
— Все правильно.
Самолюбие в ней сыграло. Надоело ей себя на танцах в жены предлагать. Ну, а тут рядом Егорыч крутится, добренький, застенчивый, суконное рыло. Утешает, советует… Ну и расписались, значит… Расписались потихоньку, Егорыч даже на бутылку не раскололся, жмотина. Так ведь было?
— Все
— Понял? Я уже Вацлавом Тимофеевичем стал. Знает, жучок, что со мной полезно дело иметь. Я сей час у него на полуобщественных началах зоотехником работаю.
— Каким еще зоотехником?
— Обыкновенным. Вот прислушайся.
Мы перестали жевать. Скрипел, хныкал, жаловался на жизнь старый дом, журчала в стенах подаваемая на чердак вода. И вдруг под своими ногами я услыхал странный хруст и возню. Кобзиков подошел к Ивановой кровати, открыл у ее изголовья небольшой люк и поманил меня пальцем. Я заглянул в Дыру. Там было темно. Зоотехник ухмыльнулся и нажал кнопку в стене — раздался пронзительный электрический звонок. И сразу заходил ходуном пол. Вацлав нажал вторую кнопку, под полом вспыхнула лампочка, и я остолбенел. Снизу смотрели десятки любопытных кроличьих глаз.
— Со звонком — моя идея, — с гордостью сказал Кобзиков. — Да и вообще… Егорыч только мысль подал. Он, профан, хотел железные клетки под полом устанавливать. Представляешь, сколько возни! Я же предложил просто пустить кроликов под пол. Они сами себе норы понароют. Так сказать, перевести их на самообслуживание. Кормежка — по звонку. Надежно, выгодно, удобно. Зеленый корм круглый год дает потолок. У нас их сейчас около пятисот под полом живет. Уже до госбанка норы дотянули, а госбанк в полкилометре от нас. Представляешь, какая там поднялась паника, когда охрана под землей шорохи услышала? Говорят, всю милицию на ноги поставили… И все это за одно кроличье мясо я делаю. Правда, жрем до отвала. Егорыч у себя столовую для жильцов открыл.
Пьяный «король» заулыбался:
— А что, плохо? Овощи и мясо круглый год по дешевке!
— Капиталист чертов! На него сейчас семь наших грибов работают. Все с высшим образованием: агрономы, зоотехники, даже один архитектор есть, проект подземной гостиницы составляет для этого живодера.
Проснулся я с сильной головной болью. Было воскресенье. На стене, прямо над моей головой, горел квадрат солнца. Стол был прибран и накрыт белой скатертью. Посреди его возвышалась большая бутылка вина. За столом сидел Иван-да-Глория и читал газету.
Вошел Кобзиков, неся на вытянутых руках сковородку с шипящей яичницей.
— Вставай! Будем опохмеляться, — весело приветствовал он меня. — Трещит голова?
«Что-то вчера произошло, — подумал я. — Да, Тина…»
Я оделся, умылся и сел за стол.
В комнате было светло и торжественно. Снаружи по подоконнику прыгали озябшие воробьи. Ветер стучал в окно голыми ветками вишен. Под полом скреблись кролики.
«Гадко, как гадко, — думал я, глядя в стакан с черным вином. — А впрочем… жизнь прожить — не поле перейти. На все случаи есть пословицы, почти на все случаи есть рецепты. Люди живут слишком долго. Все, что с ними случается, уже было с кем-то другим. Девушка вышла замуж по расчету. Так ли уж это редко? Стоит расстраиваться? Мало ли чего еще не делают люди! Девушка с лицом древней богини… Глупо и смешно расстраиваться из-за этого. Нужно на все смотреть просто. Сейчас пойду к ней, и будем долго говорить, как прежде…»