Гриф
Шрифт:
Может, так бы и обошлось, так бы и продолжалось, если бы не грипп. В феврале 1999 года Александр Иванович Рыбаков тяжело заболел. Он лежал с температурой 39,5 почти неделю, сильно похудел, что, как ни странно, ему не шло, осунулся, побледнел.
А когда пошел на поправку, оказалось, что Александр Иванович стал хуже слышать. Для человека, на протяжении многих лет бывшего душой компании, это была профессиональная болезнь.
Высокооплачиваемая дама отоларинголог в внешностью средней любимой жены турецкого султана выписала лекарства
— Обязательно покажитесь нейрохирургу. Мне очень не нравится эта отечность вокруг уха. Тем более что она болезненна на ощупь. Нет-нет, непременно съездите в Институт проблем мозга к профессору Морову. Аркадий Борисович — мой учитель, я не только выпишу вам официальное направление, но и позвоню ему, чтобы он вас принял как родного…
— Деньги для меня значения не имеют, — поспешил заверить Рыбаков.
— Для Аркадия Борисовича — тоже, — усмехнулась докторица. — Сегодня в медицинском мире он один из самых богатых людей. Его оборудованию в институте мог бы позавидовать Рокфеллеровский центр в Чикаго. Но я знаю, что он неравнодушен к банкирам, финансистам…
— В каком смысле? — насторожился Рыбаков.
— В том смысле, что любит заводить среди них связи. Нy, это естественно — он не только выдающиеся ученый, но и современный деловой человек. Он все время берет кредиты, строит новые корпуса, расширяется, инвестирует… Словом, даже в деловом отношении ваш визит к нему может оказаться взаимно полезным. А про ухо я уж и не говорю.
Так все и случилось. Трудно предположить, что некто по заданию Морова специально, будучи инфицирован бациллами гриппа, чихнул на банкира на каком-то приеме, тот заболел, развился отит, отоларинголог случайно оказалась ученицей Морова, и так далее… Все это, безусловно, стечение обстоятельств.
Но вот когда Рыбаков попал наконец к профессору Морову, тот его уже ждал. Ждал не со вчерашнего дня, когда ему позвонила его бывшая ученица. Ждал уже больше года, когда в его глобальные планы все чаще стала внедряться мысль о целесообразности сбора многоканального и многофункционального копромата на самых богатых и влиятельных граждан.
— Есть время собрать камни, есть время разбрасывать камни, — любил повторять Аркадий Борисович, поглаживая суставом указательного пальца свой длинный, чуть крючковатый нос. — Сейчас время — собирать камни…
Огромный массив заботливо и профессионально собираемого на протяжении ряда лет компромата просто шел в руки.
— Гениальность человека также состоит в том, что он должен уметь оказываться в нужное время в нужном месте, — эту фразу Аркадий Борисович тоже повторял нередко.
Моров знал о Рыбакове и его уникальном собрании компромата. В отличие от многих Моров не был «засвечен» в кассетах Рыбакова. Он мог захватить весь архив, практически не засветившись вообще.
— Ухо пусть вам лечат профессионалы. А что касается возможности проникновения гноя в мозг, то это уже по нашей части. Я полагаю,
— Физиотерапия? — с надеждой спросил Рыбаков, жутко боявшийся любых болезненных процедур.
— Любите всякие прогревания? — с усмешкой спросил Моров, догадавшийся, что пациент не переносит физической боли и что это неплохо: не получится почему-либо гипноз, можно будет поставить толстяку раскаленный утюг на живот.
— Даже не в этом дело. Просто у меня есть реабилитационный центр…
— Политической реабилитацией тоже занимаетесь, или только уголовной?
— Вы не поняли, реабилитационный, значит…
— Да я пошутил. Я же врач. Понятно, чем занимаются в реабилитационно-оздоровительных центрах, — сказал Мopoв.
— И у меня там — чудный кабинет физиотерапии…
— Нет, мой друг, прогреваниями вам не обойтись. Придется пройти кур СВЧ-излучений, такая аппаратура есть только в нашем институте.
— Далековато к вам на Каширку ездить… Дела, знаете ли…
— У нас есть филиалы… Где вы живете?
Рыбаков смущенно поморщился.
— Ax, да, на вашей медицинской карте указан домашний адрес, — Моров сделал вид, что пытается разобрать каракули регистратора.
— Извините, — еще боле смутился Рыбаков, — это официальный адрес. А как правило, я живу на даче… В Строгино. Точнее — за деревней Троице-Лыково.
— Ну, так Вам совсем близко подъехать в Щукино. У нас филиал на улице академика Бочвара. Приезжайте. Я бы даже советовал вам начать прямо сегодня. Сегодня — здесь, а завтра — в Щукино. И через неделю все пройдет, это я вам гарантирую. А то с отитом шутки плохи.
— А с СВЧ?
— Что? Не понял вопроса?
— Эти лучи — они безопасны?
— Аб-солютно.
— Но я слышал, что такими лучами можно воздействовать на психику человека, что органы КГБ…
— Чушь, мой друг, — прервал его Моров. — Пойдемте, я провожу вас в кабинет СВЧ-излучений, а по дороге покажу «жертв» облучений КГБ. На самом деле их заболевание не имеет никакого отношения ни к лучам, ни к КГБ.
Поддерживая под локоток банкира, Моров повел его в лечебный корпус.
Там он открыл своим ключом дверцу окошка на первой же двери слева, как только они вошли в коридор корпуса.
Рыбаков поморщился, ожидая, что из окошка хлынет спертый воздух помещения, забитого психически больными и потому уже малочистоплотными людьми. Но ничего подобного не произошло. В палате стояли четыре аккуратно застланные постели с тумбочками. На тумбочках, как в обычной больнице, стояли пакеты с соками, лежали апельсины. Самих больных не было видно.
— А где же…
— Больные? А вы присмотритесь. Они под кроватями.
— Зачем?
Видите ли, они убеждены, что враги (у каждого из них свои — сионисты, коммунисты, демократы, президент, секретарь СНГ и т. д.) пытаются воздействовать на их психику с помощью СВЧ-излучений.