Гример
Шрифт:
Я почувствовал, как внезапно вновь получил контроль над своим телом. Сел, осмотрелся, вытер лицо от росы и прилипших травинок. Метрах в ста от меня тянулся забор дачного поселка. Серебрилось отраженной луной озерцо с водяными лилиями. Горел фонарь, освещая ворота и сторожку Михаила.
– А теперь ты сам пойдешь к сторожке, – предложил мне голос.
– Зачем?
– Странный вопрос. Я же сказал, привыкай к своему новому положению. Теперь так будет всегда. Или ты делаешь то, что говорю тебе я, или я делаю это за тебя.
–
– Зря… – Мне послышалось искреннее разочарование. – Или ты хочешь разогнаться и со всего размаха врезаться головой в кирпичную стену? Это легко устроить.
Я понял, что проигрываю раунд вчистую. Он мог сделать это со мной. Он не чувствовал моей боли, моей усталости – он просто имел возможность управлять мной.
– Ну так как? Идем сами или головой в стенку?
– Черт с тобой. Твоя взяла. Я иду.
Я поднялся и медленно побрел к воротам. Никто больше не управлял мной. Вроде бы полная свобода. Но я уже знал: стоит сделать шаг в сторону, и вновь отзовется он, напомнит о себе.
Кирпичная стена сторожки поблескивала ночной влагой. В окне, задернутом занавеской, горел свет. Я остановился у крыльца.
– Чего стал? Пришел, так постучи. Видишь, свет горит, значит, человек не спит. Гостей ждет, – подсказало мне мое второе «я».
– Зачем я здесь?
– Не люблю вопросов, – прозвучало зло в ответ.
Меня, помимо моей воли, шатнуло, несильно протерло щекой по шершавому кирпичу.
– Зайдешь, поговоришь за жизнь; может, я тебе позволю и рюмку опрокинуть, – звучало фальшиво. – Что в этом такого? Я тебе предлагаю сделать то, что ты уже делал. Не в поле же тебе ночевать? Постучись.
Я понимал, что меня втягивают во что-то страшное, но все же подчинился, ударил костяшками пальцев в дверь.
– Михаил. Это я, Марат. Можно?
Никто мне не ответил.
– Нажрался и спит, как всегда, – подсказал мне внутренний голос. – Да и стучишь ты, как первоклашка какой – деликатно. Разве настоящие мужики так делают? Входи.
Я потянул дверь, та оказалась не закрыта. В доме было пусто. Скомканные несвежие простыни на диване. На столе традиционная тарелка с подсохшим хлебом и вялым, полупрозрачным салом, пустая бутылка и два залапанных стаканчика.
– Смотри, топор у двери стоит, – радостно сообщил мне внутренний голос. – Бери его, бери.
– Сам возьмешь.
– Ну и возьму, я не гордый.
Топор оказался в моих руках, и тут же вновь начались нравоучения:
– Согласись, так гостей не встречают. Ты, уставший, к приятелю зашел, хотел на ночлег попроситься. А хозяин где-то шляется, не встречает… Наказать его надо. Приглашал же тебя?
Михаилу в эту ночь повезло. Окажись он в сторожке, не знаю, что бы произошло, но наверняка случилось бы нечто страшное и непоправимое. Дачный сторож, на свое счастье, еще вечером прибился к компании студентов, приехавшей на дачу отметить день рождения, напился там и заснул в чужом доме.
– Я ухожу, – заявил
– Не стоит. А как же наказание?
Топор в моих руках взметнулся, обух ударил по банкам, стоявшим на полке. Посыпалось разбитое стекло, крупы разлетелись по полу; полка, жалобно скрипнув, повисла на одном гвозде. Я уже не понимал, бью я сам или мной движет вселившийся в меня гопник. Я бросал на постель и крушил топором трехлитровые банки с маринованными огурцами и солеными грибами. Разлетелась на части рамка с горным пейзажем. Сплющился стоявший на пеньке старомодный механический будильник, пружина вырвалась из его корпуса и испуганно задрожала. Лезвие топора опускалось на книжки.
– А теперь нож! Нож! – истерически ревел во мне голос.
Кухонный, хорошо наточенный нож вспарывал подушки, пух разлетался по комнате. Самое страшное, я ощущал, что тоже начинаю получать эмоции от бессмысленного разрушения. Появлялся тупой азарт.
– Окна, окна круши! Всему тебя учить надо…
Обух легко переломил тонкий деревянный переплет дачного окна. Стекло с оглушительным звоном брызнуло на улицу.
– Ваааау!!!!
Я уже не понимал, кричу я или он. Но крик звучал не только в моей голове, он летел над ночными дачами. В ближайших домах загорелся свет, где-то хлопнула дверь, а затем почему-то раздалась заливистая трель свистка.
– Ну вот, порезвились, а теперь надо делать ноги. Ты же не хочешь, чтобы тебя местные жители отходили по спине колами?
Сказав это, мой внутренний голос смолк и затаился, предоставив мне свободу действий. Я стоял посреди разгромленной комнаты с топором в руке. Ветер выдувал занавески из разбитых окон. А на улице уже слышались тревожные голоса соседей. Вспыхнул мощный фонарь, его свет шарил вокруг сторожки.
– В доме он, в доме! – крикнул кто-то. – Пашка, где твой пистолет?
– Здесь я. Сейчас. Заходи слева. Я прикрою.
Движение уже ощущалось неподалеку от крыльца. Сухо лязгнул затвор. Я не стал ждать, когда придут за мной, не стал искушать судьбу. Хотя пистолет, скорее всего, был газовым, если о его существовании знали соседи.
Никогда прежде мне не приходилось «рыбкой» выпрыгивать в разбитое окно, да еще на осколки стекла. Я рухнул в траву, перекувырнулся и бросился бежать. Кто-то кричал мне вслед, сыпал проклятиями и матом. Над моей головой просвистел и покатился по дороге булыжник. Я промчался под фонарем.
«Скорее скрыться в темноте».
Теперь я понимал, что ощущают убегающие с места преступления грабители. Поймав, со мной бы не стали церемониться. Даже городской человек, приехав на дачу, мгновенно дичает. В нем просыпаются инстинкты сельского жителя, для которого самосуд в порядке вещей. За мной уже гнались трое мужиков.
– Стой, урод! Убью!
Громыхнул выстрел. Но свиста пули я не услышал – пистолет, скорее всего, был все-таки газовым. Я прыгал через лужи, поскальзывался на раскисшей глине.