Гринвичский меридиан
Шрифт:
Когда Пол впервые услышал об этом митинге, то обрадовался. Само собой нашлось то, в чем он опять сможет проявить себя. Хоть не героем, но мужчиной. И потом расскажет об этом ей… И она будет им гордиться… И Режиссер навсегда уйдет с его пути.
Но их победили. Пригрозили вообще закрыть лицей и рассовать учеников по обычным школам. "Этого не может быть! — кричал Пол, оглядывая вытянувшиеся лица ребят. — Никто не имеет права!" Кто-то ответил ему так уныло, что Пол сразу поверил: "Да что вы, мистер Бартон! У нас может быть что угодно…"
Все разошлись по классам, а Пол не смог вернуться
"А что я знаю о женщинах? — размышлял Пол, шагая к дому. — Кроме нее, у меня и не было женщин. Я был близок, наверное, с целым миллионом, но разве они были в моей жизни? О нет, нет! Она — единственная женщина, как Ева в Эдеме".
А когда вернулся домой, понял, что, может, женщина-то в Эдеме и была одна, да вот мужчин оказалось двое. И она ушла с тем, другим, не разглядев, что он даже не человек…
Нет, сначала Бартон не осознал этого. Ему просто стало досадно от того, что не застал ее дома. Что он промок, а заварить чаю было некому. Что не удалось прижаться к ее коленям.
Пол завернулся в теплый халат и лег на диван. "Я так люблю тебя, — бормотал он, пытаясь найти ее запах, — что у меня в голове мутится…" Он произносил это на двух языках, и на каждом эти слова звучали лучше всех остальных. Наконец Пол затих, забравшись под одеяло, и улыбнулся сну, который уже подкрадывался…
Он проснулся, когда комната наполнилась красноватым отсветом заката. Окна выходили на запад, и Пол часто глядел в ту сторону, где была его Британия, и пытался притянуть ее взглядом. Он не особенно тосковал по родине, зная, что вернется туда. Но ему многого не хватало в плане удобств. Русские легко обходились без тысячи тех мелочей, отсутствие которых делают жизнь европейца невыносимой. Пол не очень страдал, потому что был готов к худшему. Ему рассказывали, что русские до сих пор справляют нужду в земляные ямы. Но Пола так неумолимо тянуло в эту страну, что он и на это был согласен. К счастью, все оказалось не так.
Очнувшись ото сна, он сел и вдруг понял, что она все еще не вернулась. Пол без боязни смотрел на расплывчатое солнце и думал, что она подарила другому тот аленький цветочек, который он ей преподнес. Ей было виднее, кто оказался лучшим садовником. "Ты такой, Пол! — Какой? — Такой…" Может быть, если б она все же сказала — какой, Пол яснее мог бы представить, чего в нем не хватает. Но ее признания были смутны, как те самые русские мечты, о которых она говорила.
"Нет, еще не все кончено, — рассердился он на себя. — Что ты, старик? Совсем ты сдал в последнее время… Она придет еще вон и солнце не зашло. Ей двадцать лет, у нее могут быть какие-то
Но солнце все опускалось, расплющивая эти слова, и в конце концов они превратились в острый ослепительный кинжал, который вонзился в его сердце. Пол задохнулся от боли и мелко-мелко задышал: "Нет, еще не наступила ночь!"
Придумав это новое утешение, он стал ждать, стараясь не шевелиться, чтобы не бередить застрявший в сердце клинок. "Я так люблю тебя, что у меня в голове мутится…" Теперь это на самом деле было так. Он обливался потом и осторожно отирал пелену с глаз правой рукой. Губы его пересохли и болели, но Пол даже подумать не мог о том, чтобы дойти до кухни и напиться. Он знал, что тут же упадет и умрет прежде, чем она вернется домой. Она вернется… Конечно, она вернется…
Пол твердил это так долго, что успела пройти вечность, и солнце снова взошло над землей. На миг он вынырнул из ночного бреда и убедился, что кинжал по-прежнему на месте. Все тело его затекло, и нестерпимо хотелось в туалет, но Пол все еще надеялся увидеть ее до того, как сделает первое движение, и боль, стронувшись с места, пронзит его насквозь.
Много раз звонил телефон, и Пол взглядом молил его: "Ответь сам. Скажи ей, что я жду. Но я могу и не дождаться… Нет, не говори! Не пугай ее. Она вернется и вытащит этот клятый кинжал. Кроме нее, этого никто не сделает".
В следующий раз он пришел в себя, когда защелкал дверной замок. И тут Пол не выдержал. Он начал подниматься ей навстречу. Пол всегда приветствовал дам стоя. А ведь она была не просто дамой. Она была Дамой Его Сердца.
Но это оказалась не она. И когда Пол увидел это, то сам протолкнул кинжал поглубже в рану. Чтобы больше не видеть других лиц. Никогда.
"Зачем понадобилось меня спасать? — с досадой думал он, лежа в реанимации. — Какая же дура эта прилипчивая баба… Она не смела даже прикасаться к этому кинжалу. Я не хочу ее видеть. Я никого не хочу видеть".
Когда к нему заглянул дежурный врач, Пол спросил по-русски:
— Мой портмоне привезли? Где он?
— Не волнуйтесь, мистер Бартон, все в целости и сохранности, — несколько оскорбленным тоном ответил тот.
— Вы можете его дать?
— Естественно, — процедил врач и ушел.
А когда вернулся, Пол вытащил десять фунтов и протянул ему:
— Пожалуйста. Я не хочу видеть женщин. Скажите: нельзя. Всем.
— И той, что вас сюда доставила? — равнодушно спросил врач. — Это она позаботилась, чтобы деньги были при вас. Ведь вас в халате привезли, мистер Бартон. Ее тоже не пускать?
Пол слегка кивнул и отдал портмоне. Не сказав больше ни слова, врач ушел, а Пол закрыл глаза и с безразличием подумал: "Вот и конец". Он действительно не хотел ее видеть. Не ту, что спасла его, хотя и ее тоже, но больше всего ту, что пыталась его убить.
"Должен был выжить только один из нас, — думал он о Режиссере. — Ей хотелось, чтоб это был он, а вышло по-другому. Что же теперь с ним? Я его не чувствую. Но это еще ничего не значит. Он всегда умел меня обхитрить. Иногда годами не появлялся…"