Гробовщик. Дилогия
Шрифт:
– Водка, десять патронов к ПМ, – понизив голос, добавил Костик.
– Выручай, Гробовщ…, - продолжил было он и тут же получил локтём поддых от старшего.
Я остановился и смерил бродяг взглядом.
– Не сердись на него, – сказал Рябой, бледнея. – Мы пустые. Почти. А Киров, падла, требует, чтобы «порожняк» держали в штрафных изоляторах на трети пайка. Уже избу выбрали и колючей проволокой обмотали. Окна заколотили.
– И охрана из актива. С-суки, – добавил Костик, севшим голосом.
– Так как – обмен? – спросил Рябой.
– Нет, –
Ломоть за шип Черного Бамбука даст больше. А эти… Не пережить им этой ходки. Я присмотрелся: ну да – спящая «Карусель», будь она неладна. И хоронить нечего будет.
Аккуратно положив Толика, в саркофаг, я закрыл крышку. Потом порылся в своём рюкзаке, достал из него кулёк из вощеной бумаги с «Алым жемчугом». Взвесил на руке – грамм на триста потянет – и протянул его Рябому:
– Колбаса, хлеб, чай, шоколад, – назвал цену я. То, что они к вечеру помрут, ещё не повод их грабить.
Рябой кивнул Костику и тот метнулся к рюкзаку у костра. Мелькнуло и пропало видение: два мёртвых тела, одно из них – Костик, кровавый отпечаток ладони на верхнем клапане моего рюкзака…
– Даже и не думай, – сказал я Рябому. – И сам сдохнешь, и напарника сольёшь.
– Все мы немощны ибо человецы суть, – пробормотал тот, бледнея, и дрожащей рукой принял кулёк.
– Вот-вот, борись с искушениями, Рябой, – ухмыльнулся я. Взял принесённый Костиком пакет с продуктами, положил его на возок рядом с гробом. Позвоночник вдруг пронзила такая сильная боль, что я чуть не застонал. Медленно дохромал до костра и присел на кучу щебня. Сейчас отпустит…
Рябой рядом переминался с ноги на ногу.
– Есть шансы, что Толян выживет? – спросил наконец.
Был он, что называется, оболочкой. Выпить, морду набить, поиметь такую же, как и он пропитую шалашовку. Пока жил с семьёй, всё косился на подраставшую дочь, но решимости не хватило. Когда жена ушла, в течение года потерял работу и пропил квартиру. Когда его привезли сюда, он уже не человек был. Так – набор рефлексов. И вот надо же, сдружился с Толиком. Заботился о нём. Даже жизнью рисковал ради нового друга.
– Не знаю, – ответил я и пожал плечами.
Не рассказывать же ему историю Рубика Багдасаряна из Северного лагеря. Он во время поиска в районе Черевачей тоже получил дозу спор Чёрного Бамбука. И пустили те споры корни прямо у него в башке. Другой бы тут же помер, а Рубику только на пользу пошло. Ни с того, ни с сего, вдруг проявились у него такие математические способности, что стал он Выбросы предсказывать не хуже учёных умников. А те завалили Кирова требованиями отдать им этого бродягу для потрошения. Тем бы и кончилось, но Багдасарян на досуге написал две аналитические записки, в которых предсказал банковский, а следом и политический кризис в течение ближайшего месяца. Всё сбылось до последней запятой. В результате мозг Рубика учёным не достался. В виде исключения, ему было дозволено покинуть Зону и стать ведущим аналитиком в одном из закрытых институтов.
Закончилось эта история трагично. Полгода спустя, Рубик пришёл на работу
После этого выход кого бы то ни было, побывавшего в Зоне, за пределы кольца оцепления был настрого запрещён.
Телега, которую тащили Мелкий и Здоровяк, не спеша, катила по грунтовке. За моей спиной трясся на ухабах саркофаг, он же контейнер, он же, в просторечье, гроб хрустальный или просто – гроб. Сквозь текстолитовое окошко гроба виднелось перекошенное лицо Толика Троячки.
Минули Ивацевичи. Прямо по курсу распластался перекрёсток. Я притормозил, вспоминая. Огляделся. Вон он, тот ельник, в полукилометре ветками шевелит.
Пробормотал:
– Налево поедешь – убитому быть.
И повернул направо.
Объезд занял лишний час тряски по пыльной грунтовке. Но вскоре грунтовку сменила сырая лесная дорожка, потом еще полчаса по сочащемуся водяными лужицами топкому бережку, и моему взору во всей красе предстал дебаркадер – жилище Слепого доктора.
А вот и сам Кораблёв. Сидит, ноги за борт свесил, курит да в воду поплёвывает. Правда, уже не слепой. Я присмотрелся: он что, глаза кровососа себе пересадил? Вот даёт!
Заметил меня, бычок о палубу железную пригасил, да в коробок пустой поместил. Очень он до экологии бережливый.
– Что привёз?
Это мне вместо «здравствуй».
– Не что, а кого, – поправил я его. – Бродяга споры Чёрного бамбука подхватил.
– Сегодня кто, а завтра глядишь, а он уже что, – буркнул Кораблёв и крикнул. – Афанасий, прими!
С дебаркадера спрыгнул и поскакал на четырёх конечностях снорк. Как только этот умник его приручить смог! Хоть Афанасий ни разу не делал в мою сторону никаких поползновений, всякий раз меня при встрече с ним в дрожь бросает.
Подскочив к телеге, Здоровяк и Малой шарахнулись в сторону, снорк деловито взвалил «гроб» себе на плечо и, уже на двух ногах, засеменил на дебаркадер по самодельным деревянным сходням.
– Готовь операционную, – крикнул Кораблёв ему во след.
Я подошёл к доктору, присел рядом. Тот, молча, протянул мне пачку «Кэмела». Я достал одну, прикурил и спросил:
– Чего без настроения?
– Да приходила тут делегация на днях, – буркнул Кораблёв. – Все из себя, в камуфляже, «Калашами» обвешанные, приблуды в ушах торчат, типа рации. Приглашали на «большую землю». Мол, премию мне выписали в придачу к медали за заслуги во всю грудь.
– Вежливо приглашали? – спросил я.
– Пока – вежливо. Только знаю я их награды. В комнату с мягкими стенами пока не расскажу, что знаю. А потом выпотрошат и опилками набьют. Гляди народ: «Мутант Чернобыльский, не опознанный». Ещё и деньгу зашибать моей тушкой будут.
– А если снова придут и уже невежливо попросят?
– А хрен им, – усмехнулся Болотный доктор. – Тут неподалёку выводок «Липучек» обитает. Я вожаку занозу из глаза вытащил. Договорился, чтоб никого чужого не пускали.