Громовая жемчужина
Шрифт:
Теперь Кагеру, морща лоб, смотрел на несколько поблекшую, но тонко прорисованную старинную картинку в начале очередной главы. В бушующем море гибнет корабль — длинный и черный, как угорь, многовесельный, теперь таких не строят, — а вокруг него, играя, обвивается белоснежный морской дракон. Не вани, но и не змееподобный усатый дракон имперской традиции, а нечто совсем иное. Именно такого дракона изображала театральная маска, в которой выступал Сахемоти.
Дракону словно бы и дела нет до гибнущего судна: вьется, бьет по воде растопыренными лапами. А в лапах у него — голубая звезда, перламутровый шар
«Дракон и жемчужина… — Кагеру чувствовал, что он на верном пути. — Игра дракона и гибель корабля… Жемчужина и шторм…»
Где-то далеко за горами пророкотал гром. Кагеру моргнул, свернул свиток и вынул жемчужину из коробочки. По привычке он подумал, что надо бы получше подготовиться. Очертить защитный круг, развесить печати, прочитать заклинания…
«Разве я собираюсь ворожить? — нетерпеливо отогнал мысль колдун. — Только взгляну на нее поближе…»
Жемчужина уютно устроилась в ямке ладони. Несколько мгновений Кагеру смотрел на нее, пока у него не заслезились глаза. Тогда он коснулся ее — сначала мыслью, потом волей, — и почти сразу ощутил в ее глубине тепло.
«Живая! Впрочем, кто бы сомневался… Но почему нет отклика? Защитные чары? Не чувствую… Спит?»
Кагеру заколебался. Ему несколько раз приходилось будить спящие предметы силы, но этому предшествовали недели, а то и месяцы подготовки, и почти никогда он не затевал пробуждение, дотошно не выяснив, с чем — или кем — столкнется в результате.
В горах снова заворчал гром, на этот раз ближе. В вощеные ставни застучали первые капли дождя. А Кагеру все держал жемчужину на ладони, не зная, на что решиться. Опыт и здравый смысл подсказывали, что жемчужину надо вернуть в коробочку и без спешки посвятить время исследованию книжных источников. Кагеру был высокого мнения о своих чародейских талантах, однако знал правила и понимал, насколько серьезно рискует…
Мокквисин так задумался, что упустил момент, когда жемчужина начала нагреваться.
По ладони к локтю и дальше, в плечо поползли мурашки; все волоски на теле встали дыбом. На миг сихану показалось, что его плоть и кости пронизывают тончайшие огненные нити. Светильник вдруг погас, словно на него дунул невидимка, но Кагеру этого даже не заметил. Он, как зачарованный, наблюдал за жемчужиной. Она уже жгла ладонь, наливаясь чистым пламенем. Кагеру с удивлением ощутил приятный запах древесного дыма.
Комнату вдруг осветила белая вспышка молнии, и сразу вслед за ней оглушительно ударил гром. Жемчужина полыхнула, над ней взметнулся фонтанчик веселых золотых искр, словно кто-то ударил кочергой по горящему полену.
«Она отвечает грому, — отметил Кагеру. — Похоже, ее активность как-то связана с грозой. Так я и думал! А все-таки лучше бы ее так долго в руках не держать…»
Последняя мысль была какая-то вялая и безвольная, словно чужая.
Снова вспыхнула молния. В ее проблеске мелькнуло и сразу исчезло жуткое и странное видение: сапфирово-синий, прозрачный, нечеловеческий призрак, многорукий, крылатый и когтистый, и даже имя этого существа Кагеру невесть откуда узнал — или услышал — «Каминари».
Внутренний голос чародея не просто намекал, а истошно вопил: «Немедленно остановиться!»
Кагеру доверял своему чутью, и даже нарочно развивал его — без такого подсказчика
Внезапно Кагеру почувствовал, что жемчужина не спит. «Она уже давно не спит! — озарило его. — Она тоже за мной наблюдает!»
Это было его последней самостоятельной мыслью. Больше Кагеру вообще ни о чем не думал, а только смотрел на жемчужину, которая сияла, как звезда, в его руке. Его душу переполнял восторг, и ему казалось, что ничего прекраснее он в своей жизни не видел. Только что жемчужина была на ладони у Кагеру, а теперь Кагеру — на ладони у жемчужины. Потом ладонь сжимается — и сминает волю и разум многоопытного чародея с такой же легкостью, как пальцы — молодой листок. Сладить с ней — что пытаться оседлать горный обвал, направить поток лавы, остановить цунами. Жемчужина настоятельно требует отклика. Ей что-то нужно… «Я готов, — отвечает Кагеру. — Всё, что хочешь…»
Снаружи бушевала гроза. Гром гремел прямо над крышей, молнии били в деревья, в ставни хлестал ливень. Сихану не было до грозы никакого дела. Он не заметил даже подземный толчок. Самое важное происходило сейчас у него внутри. Ему казалось, что его вывернули наизнанку, и теперь он — не мокквисин Кагеру, а огненная жемчужина, что весь мир стал его телом, и он может сделать с ним все, что хочет. Дело за малым — захотеть…
Что спасло Кагеру? Может быть, собственная безалаберность? Он не привык следить за домом сам, по хозяйству за него всегда работали ученики, и за семнадцать лет бывший дом старосты прогнил весь, от крыши до крыльца. А может, помогло пожелание удачи, которым одарил его на прощание Херуки? Тряхнуло землю раз, второй — стены заходили ходуном, с потолка посыпались листья и сор, затрещали балки. На третьем подземном толчке проломилась крыша. Одна слега провалилась внутрь дома и ударила Кагеру по голове. Стукнуло так сильно, что сихан рухнул на пол как подкошенный.
Когда он очнулся, гроза уже прошла над ущельем, и теперь погромыхивало где-то на севере. Кагеру приподнялся, коснулся головы, поморщился от боли, нащупав шишку. В крыше возникла рваная дыра, в нее капала вода. Жемчужины не было.
— Пропала! — в панике сихан вскочил на ноги. — Потерял!
Кинулся шарить по полу, и вскоре с облегчением увидел — вот она, закатилась под столик. Остыла, погасла, молчит. Кагеру без сил опустился на циновку. Только теперь он осознал, что был на волосок от гибели. А то и от чего похуже.
«Повезло мне, — думал он, глядя сквозь дырку в мутное темное небо. — Сам бы уже не освободился… Попытайся я ей воспользоваться, как она сама меня призывала — „только пожелай“, — меня бы наверняка тут же разорвало бы в кровавые клочья, а душу… Похоже, жемчужина незаметно опутала мою волю, едва я взял ее в руки. Прав был Сахемоти, предупреждая меня, а я свалял дурака. Только дурак не остановился бы, как только увидел призрак. Мне ли не знать: первое, чего хочет разбуженный бог, — это еда!»