Гроза пустошей
Шрифт:
Хайки обеспокоенно привстала на руках и прислушалась. Ястреб Джек сдвинул брови и уставился на меня разными глазами.
– Мне это не нравится.
Тут я тоже осознал, что шум в ушах, который я принимал за подвывание ветра все последние полчаса, идет из багажника машины. Звук был низкий, но негромкий. Он мог бы раздаваться от медленно крутящейся центрифуги с большими лопастями или очень толстой трубы. Придя к молчаливому согласию, мы с Джеком подошли к багажнику - и я быстро его распахнул.
– Пора разобрать трофеи!
– Хайки протиснулась между нами.
Шум шел из глубины багажника,
Я осторожно выложил добычу и понял, откуда раздается гудение. Его издавал стеклянный куб, внутри которого бесновался необъяснимый кусок материи. Он перестал изображать предметы и стал просто расплывчатым и диким пятном, которое билось внутри стекла.
– Что это за чертовщина такая? Сделайте что-нибудь или я его расплавлю!
– Не-не-не. Держись подальше, Хайки! Это ценный трофей, его можно продать за хорошие деньги.
Куб продолжал беситься, складываясь в невероятные контуры и меняя громкость звука.
– Он что, собирается взорваться? Это похоже на протечку. Как около искажений. Мы не должны его трогать!
Пиро начала нервничать и от волнения подожгла мешок с табличками. Джек Ястреб стремительно выкинул его из машины и закидал песком. Куб продолжал поднывать, будто чуял близость границы искажений и хотел избавиться от оков.
– Хайки, отойди, - приказал я.
– Не хватало еще, чтобы заказчик с нас головы снял потому, что ты сожгла добычу. Не думаю, что куб опасен, но что-то его разбудило. Кто-нибудь знает стихи?
– Что?!
Хайки и Джек были единодушны. Куб завизжал и, кажется, начал плавить стеклянную оболочку, пиро отпрыгнула подальше.
– Если это кусок живого города, их заклинают поэзией. Да что вы уставились! Из Сативы им отправляют поэтов, пока не найдут подходящий ритм. Некоторые даже живут в прирученных городах, горя не знают. Я, правда, думал, что это все бред сивой кобылы, но мир припас открытия… Не думаю, что живым городам нравятся стихи, просто ритм их как-то упорядочивает, заставляет принимать одну форму, а не сто тысяч. У ученых даже была идея, что поэты смогут войти в зону искажения и выйти обратно без всяких проблем, но не слышал, чтобы это сработало.
– Это ядреная брехня! Я стала тупее, просто тебя выслушав! Я предпочитаю сжечь его, пока он не вызвал демонов из ада.
– Ну хоть пару строчек вспомните, ничего в голову не идет… Попробовать-то надо!
Ястреб Джек прочистил горло:
– У Дженни-красотки острые груди,
Сколько ни жамкай, ее не убудет.
Доброе сердце у Дженни в груди,
Мимо, братишка, ты не проходи!
Не знаю, как на куб, а на Хайки слова подействовали безотказно - глаза ее широко распахнулись, а челюсть отвисла. Еще она, кажется, сильно покраснела.
– Сколько ни жамкай? Что это за поэзия такая? Я думала, поэзия - это когда караванщики поют свои сказания около костра.
–
– обиделся Ястреб Джек.
– Слышал в кабаке, прилипло… Задорная песня, между прочим. Попробуйте сами вспомнить что-нибудь в такой недружелюбной обстановке!
Я решил последовать его совету и вдохнул поглубже:
– Помнит войну она первую в мире: Гулльвейг погибла, пронзенная копьями, жгло ее пламя в чертоге Одина, трижды сожгли ее, трижды рожденную, и все же она доселе живет. [12]12
Строки из «Старшей Эдды». Похоже, Вербовщик не врал о своем образовании.
Ритмически я постарался, но куб мои старания не оценил, продолжая гудеть и показывать пугающие виды.
– Это было неплохо, - понимающе кивнул Ястреб Джек.
– Где такому учат?
– В университете. Кстати, у кочевников прошлого в поэзию зашивали даже описание путей - куда идти, где стоянки и прочее. Может, мы к этому тоже скоро придем.
– Как хорошо, что я нигде не училась, - гордо заявила пиро, скрестив руки на груди.
– Вы оба - придурки! Теперь-то я могу сжечь эту жуть?
Ястреб Джек призадумался, почесал затылок, потом взлохматил волосы, словно это должно было помочь ему собраться. В этот момент он опять стал невзрачным и незаметным, выскользнул из поля зрения, как у него часто это получалось. Мы словно находились на разных планах одной и той же фотографии, и фокус был не на нем.
Джек бормотал себе под нос, отбрасывая одну строчку за другой, но я не разбирал фраз. В том, что он говорил, не было рифмы, но образовывался неожиданный ритм. Наконец, я расслышал это:
– Мы будем ходить с тобой по пустыне под месяцем ярким, под россыпью звезд. воздух прозрачен, словно роса. песок остывает, и есть только небо. оно лишь завеса для бурных галактик, вращенье небрежное вечности долгой. умрем мы, быть может, и завтра погибнем но прямо сейчас - все это наше.Он продолжал говорить, и все это вместе не казалось удивительным или стоящим, но продолжало свиваться в ленту, окутывающую меня, Хайки, тачку и куб. Похоже, кусок живого города удовлетворился и затих, вот только надолго ли? Стоило отъехать подальше от искажений.