Гроза пустошей
Шрифт:
– Дайте воды… - прохрипела Хайки.
Джек кинул бутылку из кабины, пиро жадно приникла к ней и громко, долго пила.
– Я могу сжечь что-нибудь еще, - она стиснула зубы, глаза совершенно обезумели.
– Я хочу еще.
Пиро переставала быть человеком в такие моменты. В ней будто не оставалось ничего кроме пламени, заполняющего ее до краев.
– Я хочу еще, Чиллиз. Я хочу еще!
– Мы все до черта всего хотим, малыш, - я вылил остаток воды ей в лицо. – Потерпи, а то убьешь и меня, и себя.
Надо
– Думай о холодной реке, chica. Бездонные воды скрывают тайны, невесомые скаты парят в исчезающих солнечных лучах. Думай о равнинах, о холодной траве, на которой застывают снежинки.Ты могла бы нырнуть с обрыва, дерзко, как ты любишь - и с размаха погрузиться в воду, потеряться в мерзлой глубине. Думай об океане, который больше пустошей, о невероятной глубине, полной только одиночества и холода, - плел свои нити Джек.
– Отвяжись… Не надо…
Она ерзала, не в силах успокоиться. Голос Джека стелился, переходя в еле различимый шепот, но Хайки слишком разошлась. Я слыхал рассказы о том, что мутанты самовозгорались, не в силах себя сдержать, но пиро в пустошах мало, так что сам я не видел.
– Я так хочу что-нибудь сжечь!
– с силой произнесла она, и мне показалось, что я вижу огонь в зрачках.
– Если бы вы знали, как же это приятно.
Я осмотрел рану - пуля прошла навылет сквозь левую руку, еще ухо задели, волосы пиро слиплись от крови. Пора было с этим кончать. Я взял канистру с водой из машины – и облил ее с ног до головы. Девчонка задергалась:
– Что ты творишь, Чиллиз?
– А ты?
Хайки подняла глаза наверх и увидела мою испачканную пеплом физиономию. Глаза девушки стали нормальными, ярость ушла. Щупальца из левого плеча попытались ухватить ее за нос. Они развевались все более и более уверенно, будто привыкли находиться в мире вне искажений.
Думаю, мы представляли собой картину типичной жизни в пустошах - окровавленная дикая Хайки, обеспокоенный небритый мутант-поэт и я, склонившийся над пиро в окружении развеселившихся щупалец.
– Уф!
Она вскочила, отбиваясь от моих новых любопытных конечностей, и осмотрела все вокруг.
– Да тут полный разгром! А у меня кровь хлещет.
Такую Хайки я узнавал.
– И кто такие скаты?
Ястреб Джек облегченно вздохнул и с чувством выпил остаток воды, а потом отправился в машину за аптечкой. Мужик перенервничал, но я его не винил. Вскоре простреленная рука пиро повисла на перевязи, ухо Хайки протерли спиртом, а сама она основательно глотнула из дополнительной фляжки со спиртовым запасом.
– Еще немного - и мне бы голову разнесли! Какого черта они вообще решили, что могут забирать людей и делать с ними, что им захочется?
– Нужно набрать воды и уезжать. Как ты выключил снайперов?
– атакующие птицы не давали мне покоя.
– Ты не говорил, что умеешь управлять птицами, Джек.
– Я многого тебе не говорил. Это редко получается и требует много сил. Но
– Что ж, тогда вы оба спасли мне жизнь.
– А вы – мне, - добавила пиро и посмотрела почему-то на Джека.
Вот ведь неблагодарная. Выброс ее опустошил, но вскоре Хайки медленно потащилась между раскаленными контейнерами, остатками ученых и лужицами, оставшимися от оборудования.
Нам повезло, что отряд был небольшой. Военные или только начали разворачивать лагерь, или уже собирались ехать обратно, набрав материала. Кратковременные вылазки для изучения искажений – обычное дело для Сативы. Но меня удивило, как быстро скоординированная атака мутантов смогла полностью вывести их из строя. Военные бункеров прекрасно оснащены и организованы, но при этом провалили бой, даже не успев толком пострелять просто потому, что их стиль мышления устарел.
– Проверим башню. Там мог остаться кто-то живой.
– Хочешь и их поджарить?
– Вдруг там есть полезное оборудование. Его можно продать. Никогда не отказываюсь от денег, если они идут в руки, - я проигнорировал наигранный цинизм вопроса.
Ястреб Джек нет-нет да оборачивался, чтобы разглядеть сожженных людей. Несло горелым мясом и пластиком, жар стоял неописуемый. Я был немного обеспокоен выражением, которое никак не сходило с вытянутого лица мутанта. Он будто переживал произошедшее снова и снова, потерявшись в моменте недавнего прошлого. Его разноцветные глаза шарили по обесчещенной пустыне. Как бы не сбежал.
– Здесь подвал с камерами, - крикнула пиро.
Мы спустились в изрисованный граффити и заваленный песком подвал, который защищали толстые каменные стены. Военные пытались обустроить здание для своих нужд и, конечно, одной из первых нужд оказалось создание тюрьмы. Здесь же находился пульт с горой сканеров, угрожающего вида шлем, радиопередатчик для связи с Сативой, какие-то панели с мигающими пиктограммами и переносной источник питания. Черт знает, для чего все это нужно, но на рынке покупатель на все найдется. Хорошо бы изучить их записи в миникомпах, а то остальные припасы и приборы сгорели снаружи.
– Эй, кто здесь? – раздался скрипучий голос из камеры спереди.
Голосу неизвестного вторил жалобный вопль. Мы прошли мимо пустых камер в конец подвала, где света едва хватало, чтобы разглядеть дорогу.
Голос принадлежал всклокоченному старику лет 70, одетому в заношенную пустынную сорочку ярко-желтого цвета. Когда-то хламида выглядела импозантно, но в тюрьме скомкалась и покрылась грязевыми разводами. Ярко-белые волосы старца развевались вокруг покрытого пигментными пятнами черепа, словно стремились прорасти в небеса. На каждой руке пленника позвякивали браслеты из разноцветных камешков, а глаза смотрели на нас с откровенным недовольством. Старик даже не встал с табуретки, на которой сидел, будто наш приход вписывался в его представление о мире и не нуждался в особой реакции.