Гроза Византии
Шрифт:
– Это ты - Всеслав? Что она?
– Кто?
– Твоя сестра!
– Она прислала меня благодарить тебя за твою ласку к ней...
– Стало быть, ты устроил ее хорошо? Ты не жалей, Всеслав, ничего для нее... Слышишь, чтобы все, что ни пожелает она, было у нее... Я так хочу.
Всеслав с удивлением глядел на своего князя. Таким возбужденным он еще никогда не видал его и теперь не понимал даже, что такое вдруг могло приключиться с Аскольдом.
– Что с тобой, княже?
– не скрывая своего удивления, спросил он
– Что?
– Ты какой-то особенный! Таким я тебя никогда еще не видал... Здоров ли ты?..
– Да, да, здоров... Расскажи мне о ней, о твоей сестре. Кто у нее остался там в Византии?
– Да что же я тебе могу сказать? Это бы нам самим посмотреть надо!
– Самим?
– Конечно же! Струги готовы, рать славянская и варяжская собраны, запасов хватит - вот и пошли бы мы туда посмотреть...
– Ах, ты опять о том же! Да ведь это - дело решенное!..
– Решенное-то решенное, а по нашей славянской пословице - отклад нейдет на лад... Мы все собираемся, а в путь дорогу не двигаемся...
– Тебе-то что?
– Как что? А знаешь ли ты, князь, что византийцы убили так, из-за ничего, моего отца... Они держат в позорном плену мою дочь и сына...
– Как, Изока?
– Сестра сообщила мне, что и сын мой, и дочь томятся в самых страшных подземельях проклятой Византии [для славян понятие "Византия" было вполне тождественно Константинополю; столицу они и в то время, и после называли именем ее государства].
– Я ничего не понимаю...
– Ты верь моим словам только...
– Я глубоко сочувствую тебе, Всеслав. Ты знаешь, как я и Дир тебя любим!..
– Тогда помогите мне вызволить моих кровных! Помни князь, что вся дружина желает этого, только ты противишься...
– Хорошо! Хорошо! Я поговорю обо всем этом с твоей сестрой.
Всеслав усмехнулся.
– Видно, женщина, князь, тебе ближе и дороже, чем испытанный верный слуга и друг.
Аскольд весь вспыхнул, но все-таки поборол свой гнев и сдержался.
Ведь это был ее брат!..
8. ОПАСНОСТЬ
Аскольд переживал первую весну своей любви.
Он был счастлив, чувствовал это, и все его страхи куда-то далеко-далеко ушли от него, а их место заняла лучезарная радость.
Дир не оправдал его подозрений.
Он, как и все другие в Киеве, преклонялся пред чудной красотой Зои, но сердце его молчало при виде этой красоты. Аскольд понял это чувством влюбленного ревнивца и успокоился. Дир ни в чем не изменил своего образа жизни. Он был ласков и предупредителен с Зоей, но ее общество вовсе не думал предпочитать пирам и охотам, и на первых, от которых теперь удалялся Аскольд, предпочитая им беседы с Зоей, он с большим, чем его названный брат, успехом занимал первое место.
Дружина же роптала.
Для всех - и норманнов, и славян - стало очевидным, что их князь сохнет и сходит с ума по дочери старого Улеба.
– Когда же на Византию? Все готово!
– горланил
– Из-за бабы все позабыл!
– Вот принесло ее на беду к нам!..
– И чего это Всеслав смотрит? Ведь всем известно, что его дети томятся у проклятых византийцев.
Всеслав и сам сперва думал, что дело очень неладно. Он начинал уже косо поглядывать на сестру.
"Я ожидал, что она поможет мне, - с тоской думал он, - а она ничего... Эх, придется на Ильмень посылать, не по нас такие князья!"
Однако ему скоро пришлось переменить свое мнение о Зое.
Она сама вывела его из заблуждения.
Молодая женщина уже давно замечала, что брат ее хмурится. Она смутно догадывалась о причинах этого, но пока не разубеждала брата. Дело в том, что и в любви Аскольд оказывался таким же нерешительным, как и в ратных делах.
Зоя видела, что князь влюблен в нее. От ее женского внимания не могло это укрыться. Мало этого, она сама чувствовала, что Аскольд завоевывает все большее и большее место в ее сердце, и с нетерпением ждала объяснения со стороны влюбленного скандинава. Но этого объяснения все не было, Аскольд не решался на него, а какая же женщина, да еще славянская, решилась бы первая идти к мужчине и говорить ему о своей любви?
Наконец она почувствовала, что им нужно объясниться.
Но как?
Тогда ей пришло в голову воспользоваться недовольством брата.
– Что не весел, Всеслав?
– спросила она его, улучив время, когда брат зашел к ней в опочивальню как он всегда делал в последнее время, перед отходом ко сну.
– Отчего же мне быть веселым?
– угрюмо ответил тот.
– Скажи мне, что у тебя на душе?
– Точно ты сама не понимаешь! Эх, видно придется посылать на Ильмень! Там - действительные воины, а здесь, у нас, какие-то трусливые бабы...
– Ты говоришь про ваших князей?
– Про кого же больше? Про них!..
– Хорошо! Ты пошлешь на Ильмень, что же будет дальше?
– Что? Придет Рюрик, а не он сам, так пришлет к нам Олега; вот мы тогда и посмотрим, что тут будет...
– Да ведь это грозит смертью Аскольду и Диру.
– Туда им и дорога!..
Зоя вздрогнула вся.
– Умоляю тебя, Всеслав, погоди делать это...
– Тебе-то что?
– удивился брат.
– Как что? Хочешь, я тебе скажу? Я люблю Аскольда.
– Ну а я люблю своих детей и каждую минуту страдаю за них!..
– Ты помнишь, что я говорила тебе в первую после разлуки встречу?
– Что?
– Я пришла сюда ради мести за отца!
– А, между тем, из-за тебя Аскольд все откладывает и откладывает поход.
– Он не будет больше делать этого.
– Уж не ты ли его заставишь?
– Я!
Всеслав презрительно усмехнулся.
– Оставим это, - сурово вымолвил он, - скажу тебе только одно, что я, пожалуй, и не рад теперь твоему возвращению в Киев.