Гроза зреет в тишине
Шрифт:
После совещания Кремнев пригласил к себе Шаповалова, с которым не виделся почти месяц.
Поужинали. Разговаривали до самого утра. Обо всем. О последней операции, в которой соединение приняло самое активное участие, о смерти Скакуна, о подвиге Рыгора Войтенка, о боях, которые ждут их впереди. А больше всего — о бывшей мирной жизни, в которой, как казалось теперь, все было только хорошим и красивым…
И уже когда Шаповалов встал и начал прощаться, Кремнев вдруг спросил:
— Ты не хотел бы принять роту Скакуна?
— Как прикажешь.
— А ты, пожалуй, прав, — подумав, согласился Кремнев. — Завтра посоветуюсь с Хмарой...
VIII
Хмара принял предложение Шаповалова и на другой же день дал ему боевое задание: проникнуть в северную зону, в район деревни Побережье, и разведать, что там делается, как ведут себя каратели. И, если удастся, — захватить «языка».
Ночью, ровно в двенадцать часов, Шаповалов, взяв с собой Кузнецова, Герасимовича и Язепа Дубинца, покинул Высокий остров.
Еще днем партизанская разведка донесла, что вокруг все спокойно. Немцы обосновались в Заречье и в Лозовом. В Лозовом их штаб и сам оберштурмбанфюрер Ганс Шварценберг. А потому, ничем не рискуя, Шаповалов решил идти почти до самого Побережья, которое стояло на северной окраине Тихоланьских лесов, лесной дорогой, что вилась по берегу реки. И все же, в самую последнюю минуту, он почему-то отменил свое решение и повернул в «Теснину Дарьяла». Может, потому, что ему просто захотелось посмотреть, что это за теснина, а может, почувствовал, что надо быть более осторожным, но уже через каких-нибудь четверть часа он продирался сквозь почти непролазные заросли тростника и дикой смородины. Будто веревками, переплело здесь и кусты, и камыш, и высокую траву.
Михаил уже не раз проклял себя, что пошел через теснину и уже хотел повернуть назад, как вдруг заросли кончились и перед ним возник редкий, чистый, как парк, сосновый бор.
Смахнув рукавом гимнастерки с лица пот, Шаповалов оглянулся и тихо позвал:
— Хлопцы, где вы там?
— Да тут, пропади они пропадом эти кусты! — загудел откуда-то Дубинец, и в тот же момент по бору разнеслась резкая, знакомая, но всегда страшная команда:
— Хальт!
От неожиданности Шаповалов упал на траву и замер. «Немцы? Откуда? До лагеря не больше двух километров! Нет, что-то не то. Скорее всего, это разыгрывает партизанский дозор».
— Ну, чего шумите? — не поднимая головы от земли, громко спросил он, и в ответ длинная пулеметная очередь прошила тишину ночи. В небо, одна за другой, взвились две ракеты, и зеленый, зловещий свет залил все вокруг. Теперь Михаил отчетливо видел впереди, на покатом пригорке длинную извилистую нитку свежего окопа, а так же — как, скошенные пулями, ложатся на землю тростник и фиолетовые в свете ракет стебли лозы.
Ракеты потухли. Стрельба затихла. Впереди, среди стройных сосен, слышались чужие голоса.
Михаил тихо отполз назад,
— Хлопцы...
Подполз Кузнецов, взволнованно доложил:
— Герасимовича... наповал...
— Возьмите с Дубинцом на плащ-палатку. Оставлять нельзя. Назад... В лагерь...
В лагере уже все были на ногах. Среди елей, в полной боевой готовности, стояли партизаны. Минометчики устанавливали минометы, артиллеристы катили на северную окраину острова противотанковые пушки.
— Что там? Кто там? — увидев Шаповалова, подбежал комбриг.
— Немцы. Сейчас же блокируйте теснину, — не останавливаясь, ответил Шаповалов. — Вышлите саперов. Ставьте мины и натягивайте колючую проволоку. И направьте разведчиков во второй коридор.
Отыскав штабной отсек, он без стука толкнул дверь и увидел Кремнева. Тот стоял посреди блиндажа и непослушными пальцами старался застегнуть воротник гимнастерки.
— Где столкнулись? — взяв в руки автомат, спросил Кремнев.
— В теснине.
— Что-о-о?
Шаповалов не ответил. Он достал папиросу, закурил. Папироса дрожала в его руках.
— Как же так? — скорее самому себе, чем Шаповалову, задал вопрос Кремнев. — Откуда они могли так быстро там появиться?
— Убили Герасимовича, — видимо, не слыша капитана, сказал Шаповалов и, повернувшись, вышел.
Кремнев догнал его в коридоре. Они молча отыскали лаз и выбрались на остров.
Над вершинами громадных черных елей кружил немецкий самолет. Шаповалов и Кремнев долго прислушивались к знакомому, завывающему гулу моторов и настороженно смотрели в черное слепое небо.
— Сейчас будет бомбить, — как о чем-то обычном, сказал Шаповалов. — Только повесит...
Он не успел договорить. Над островом, как раз в центре его, повис белый фонарь, и теперь на земле была видна каждая травинка, каждая опавшая еловая шишка.
Пронзительный вой бомб прижал офицеров к земле. Три тяжелых взрыва, один за другим, всколыхнули остров. За первыми бомбами легли еще шесть, и — самолет исчез.
— Точно кладет, — по-турецки усевшись и стараясь выгрести из-за воротника землю, со злостью отметил Шаповалов. — Просто можно подумать...
Кремнев не отозвался. Быстро встав на ноги, он, спотыкаясь, пошел к одной из воронок. Фонарь над островом еще горел, и воронка зияла, как страшная свежая рана, дымилась и краснела своими глинистыми краями...
Из глубины воронки высовывалось толстое бревно наката — все, что осталось от землянки, в которой еще несколько минут назад сидела за рацией Соня Ковалева...
Не дождавшись Кремнева, Шаповалов оглянулся и, увидев рядом приземистую кряжистую ель, пошел к ней, чтобы, укрывшись, закурить. Вдруг из какой-то норы, из-под высокого старого пня, прямо ему навстречу, выскочил рослый человек без шапки. В руках у него блестел потушенный фонарик.
Увидев Шаповалова, человек остановился, потом испуганно попятился назад, не отрывая от Михаила своих лихорадочно блестевших, возбужденных глаз.