Группа сопровождения
Шрифт:
— Постой, дай сообразить… Что у нас на севере? А на севере у нас космодром! А на космодроме у нас что? Правильно, ракеты! А ракеты у нас летают на чем? На топливе! А топливо у нас как называется? Гептил! А гептил у нас — очень редкостная высокотоксичная гадость, общаться с которой полагается только в костюмах химической защиты, именуемых в армии «химгандонами»… И такая гадость уже однажды проливалась на Ярославле-Главном в конце восьмидесятых… Кто-то уже тогда заработал инвалидность… В общем, ребята, вы решили меня извести? Вы меня куда посылаете?!
— А гражданский долг журналиста? —
— В 86-ом в Чернобыле ее сначала тоже не было, — проворчал Уфимцев, — Но, черт возьми, губернатор и его пресс-служба на всю страну сообщили, что последствия аварии устранены. Я сам слышал по ящику!
— Ты веришь ящику? — уточнил Швед.
— Исходя из твоей логики, и нам не нужно верить!
— Чтобы верили, нужно ехать. Поедешь?
— А куда я, на хрен, денусь… — проговорил Уфимцев, — Командировку я на один день выписываю, в Данилове и гостиницы-то нет…
Место, где произошла авария, долго искать не пришлось. Длинная дорожка из свежего речного песка между шпалами железнодорожной колеи тянулась с севера тонкой струной и обрывалась рядом с будкой обходчиков. Около кирпичного строеньица песка было больше: подтаявшая земля и даже снег вокруг на десятки квадратных метров покрывал светло-коричневая подушка. В нос бил резкий химический запах, словно здесь разбили десяток ящиков с бутылками растворителя.
Уфимцев обошел кругом избушку и почувствовал, как у него начала кружиться голова. Сделав над собой усилие, он подошел ко входной двери домика и, услышав за ней женские голоса, потянул скобу на себя.
В полутемной комнате с выкрашенными зеленой масляной краской стенами и лавками вдоль них сидели и о чем-то оживленно разговаривали несколько женщин в черных фуфайках, поверх которых были надеты яркие жилеты. Запах в комнате был в несколько раз сильнее, чем на улице. Чувствуя, как в голове застучали тысячи серебрянных молоточков, а уши стала закладывать ватой, Уфимцев произнес торопливо:
— Я — корреспондент областной газеты. Приехал по тревожному письму, присланному в редакцию из вашей организации. Кем-то из вас…
Женщины молча переглянулись.
— Ч-черт! — возмущенно выкрикнул журналист, — Как вы можете здесь работать!
— Сейчас стало пахнуть меньше, — ответила на распев одна из обходчиц, по-старще, сидевшая чуть в стороне от других, за обшарпанным столом, — А вообще-то привыкли… Пришлось привыкнуть: на улице холодно, греться ведь надо где-то…
— Мне хотелось бы с вами поговорить… — Уфимцев чувствовал, что он больше не может находиться в этом помещении, пропахшем химической смертью, — Может, выйдем на улицу?
— Отчего же не выйти? Пошли! Мы уже согрелись — ответила все та же обходчица, предварительно оглядев товарок, — Я вам все расскажу, но с условием: не надо нас называть. Начальство за это по головке не
Ситуация прояснилась быстро. Местные железнодорожники вместе с районной властью на место аварии пригнали снегоуборочный поезд, из бункеров которого на залитые гептилом пути высыпали несколько тонн песка, позаимствованного в ближайшем карьере. Потом грейдером того же поезда песок убрали и вывезли. Пресс-служба губернатора все сообщила правильно, если не обращать внимание на детали.
А детали заключались в том, что ковш грейдера, предназначенного для уборки снега с путей, был устроен так, что мог сгребать только тот песок, что был выше железнодорожных рельс. Его-то потом и благополучно собрали с помощью транспортера… Лежавший же на отравленной земле и пропитавшийся высотоксичным ракетным топливом, так и остался на месте. В компании с грунтом, который, естественно, тоже никуда не делся…
Вторая деталь состояла из того небольшого, но очень примечательного факта, что даже тот относительно чистый песок, что благополучно собрали на месте аварии, ни на какой специальный полигон не отвозили. Его кучи высыпали в пруд неподалеку от насыпи с двух километрах к югу от города.
Третья же заковыка была в том, что уже после официальной «ликвидации аварии» в больницу попали еще несколько дорожных рабочих, которые так и не смогли свыкнуться с ядовитым запахом в будке обходчиков и вокруг нее. Примечательно, что заболели мужчины, женщины же оказались более устойчивыми к ядам. Об этом с грустной улыбкой размышлял Уфимцев, пока по грязным улицам Данилова разыскивал здание местной власти.
«Вымираем потихоньку, — думал он, перепрыгивая через очередную лужу в асфальтовой выбоине, — Оказываемся менее приспособленными к мутациям. Как мамонты. Да здравствует победивший матриархат и вечная память героям, павшим на половом фронте!»
В здании районной администрации Игорь оценил преимущество небольших городков: все ее представители оказались на месте. И они, со смущением и после традиционных попыток свалить вину друг на друга, признали грустные и общеизвестные факты: аварию ликвидировали небрежно из-за отсутствия нужной техники, людей, а — главное, желания. Это, впрочем, не помещало бодро отчитаться перед областной властью, которая, как водится, не проверила выполнение работы. Она, как обычно, все трудности исполнения свалила «вниз», не испытывая желания помочь провинциалам, зато своевременно отрапортовала в Москву о своих героических деяниях по предотвращению крупной экологической аварии…
— Мы еще раз проверим ваш сигнал! — энергично произнес глава районной администрации на прощание, — И если он подтвердится, накажем недобросовестных исполнителей!
При этом он грозно взглянул на ссутулившегося начальника местной гражданской обороны. Не оставалось никаких сомнений, кто окажется «недобросовестным исполнителем».
«В общем, все нормально, — подумал Уфимцев, выходя из кабинета, — Стрелочника назначили, показательную порку проведут… Но они так и не смогли мне ответить, как будут собирать тот грязный песок и грунт. Надеюсь, что после моей статьи в Ярославле почешутся. Говаривают, наша газета — любимая у губернатора…»