Группа сопровождения
Шрифт:
… -Игорь! Уфимцев! — раздался мужской голос у него за спиной.
Журналист обернулся и увидел идущего к нему Володю Зенина, сорокалетнего местного жителя, корреспондента местной районки и одновременно — собкора их газеты.
— Вот так встреча! — произнес Игорь, пожимая коллеге руку, — А ты как здесь очутился?
— Давицин позвонил, сказал что ты к нам едешь. Попросил помочь. К электричке на вокзал я не успел, ну, думаю, ты все равно в местную администрацию пойдешь… Вот и подождал.
— Ты в курсе? — спросил Уфимцев.
— В общем, да… — погрустнел Зенин, — Но, понимаешь,
Он замялся.
— В общем, не с руки, — подсказал Уфимцев и подмигнул, — Да ладно, я все понимаю. Как раз для таких случаев и существуют корреспонденты из центральной редакции. Нам что, нам здесь не жить… Ты знаешь, куда песок со станции вывезли?
— Знаю, — ответил Зенин, — два километра от станции в сторону Ярославля.
Информация железнодорожников подтверждалась.
— А как туда добраться?
— Пехом. Это болото около насыпи, туда дорог нет. Только пешком по «железке» дойти можно.
— Болото говоришь… — задумчиво повторил Уфимцев, — А мне сказали, что пруд.
— Ну, это раньше речка была, — уточнил Зенин, — Когда насыпь делали, ее под дорогой в узкую трубу замкнули. Речка стала мелеть, заболачиваться…
— То есть на этом месте есть грунтовые воды, — пробормотал как бы про себя Уфимцев, — И вся токсичная гадость с песка уйдет под землю, а оттуда в водозаборы, на поля колхозные. В пищу. В общем, все, как обычно. Ладно, прогуляюсь до речки… Знаешь, что… — Игорь на секунду задумался, — В качестве моральной компенсации за прикрытие твоей задницы хочу попросить помочь свести с одним местным оригиналом…
«Без пяти четыре, — Уфимцев посмотрел на часы после беседы с космополитом художником, нарушавшим западные, некогда нерушимые границы бывшего Союза, рисовавшим в Германии и копившим деньги на рысаков для возрождения России, — У меня полтора часа: последняя электричка в Ярославль уходит пол-шестого. А нужно еще протопать по насыпи четыре километра в оба конца…»
Игорь твердо решил добраться на болота с песком и сделать снимки: после их публикации губернатор будет просто обязан приказать дезактивировать станцию уже по-настоящему. Бодрым шагом, решительно закинув далеко за спину черную сумку из кожзаменителя с фотоаппаратом и блокнотом, он шагнул на серый гравий железнодорожной насыпи.
Через первые двести метров выяснилось, что прогулки по ней — не самое приятное занятие. Камни выворачивались из-под ног, сбивали темп ходьбы. Узкая полоска между краем насыпи и рельсами порой сужалась и приходилось идти по самим путям. А уж в этом случае нужно было постоянно вертеть головой, шарахаться от любого гудка тепловоза и прыгать вниз, чтобы не оказаться без ног или головы.
Первый километр был пройден без особых приключений. Вдоль путей тянулись дачные участки даниловцев, насыпь была низкая, заросшая кустарником, поэтому загнанный в него двумя товарными составами корреспондент всего-то провалился в талые сугробы и промочил ноги до колен.
Это даже бодрило: по-настоящему интересный материал должен добываться в труде и лишениях. Как там в песне поется? «Сутки шагать, сутки не спать — ради
Речитатив песни, позволяющий держать темп ходьбы, сбился на втором километре пути. Кромка насыпи сузилась до одного шага взрослого человека. Высота насыпи увеличилась же на метра два. И по ней все чаще приходилось карабкаться вверх после того, как очередной локомотив загонял Уфимцева в болото, бесконечно тянувшееся вдоль железнодорожного полотна.
В ботинках противно хлюпало, сырые мокрые носки напоминали о неизбежной простуде, время до ухода последней электрички стремительно уходило. Несколько раз Игорь малодушно думал о том, что неплохо повернуть назад. Однако он останавливал себя одним, не менее разумным доводом: об этом следовало бы подумать раньше, а не сейчас, когда большая часть пути пройдена. Об обратной дороге размышлять не хотелось.
Солнце катилось к закату. Теплые весенные лучи спрятались. Сквозь кустарник и деревья леса, обступающего дорогу, пробивались красные полосы. Уфимцев шел по западной части насыпи, ее половина уже погрузилась в тень, и корреспондент уже застегнул на все пуговицы легкомысленно расстегнутую куртку. Игорь бы с удовольствием погрелся под последними лучами на восточной стороне, однако, по словам бригадирши обходчиц, песок вывалили как раз по пути его движения, и он боялся пропустить нужное место.
«Мудры ребята, — думал он о даниловских начальниках, — Песок собрали почти идеально чистый, поэтому какой смысл везти его на специальный полигон, платить за это деньги? Ни один прокурор не придерется. А что касается вонючих путей… Со временем запах подвыветрится. Да и вообще, когда шпалы «шанелью» пахли? И то, что работяги заработают непонятные болезни… Так через сколько лет они проявятся и проявятся ли вообще? Попробуй свяжи их с давнишней аварией, произошедшей на перегоне в начале девяностых… Мудры. Но у меня эта бомба взорвется!»
Уфимцев, несмотря на своей общее достаточно скептическое отношение к демократическим властям, губернатору, сменившего полтора года назад первого секретаря обкома партии, симпатизировал. Бывший рыбинский мебельщик запросто общался с журналистами, реагировал на их критические замечания в адрес власти, демонстрировал здравый смысл и не чурался народа. Да и в борьбе с областным Советом газета, в которой работал Игорь, поддерживала именно его. Поэтому Уфимцев надеялся, что неправильно информированный «губер» (как фамильярно, по свойски звали его в области), исправит положение, допущенное головотяпами на местах.
…Обходчицы не соврали.
Десятки тонн песка ровными бараханами почти засыпали чахлое болотце с сухими камышами. Игорь взобрался на них, отщелкал десяток кадров, затем вскарабкался на насыпь, чтобы сделать общий план.
И здесь он даже не услышал, а почувствовал правой щекой тугое движение холодного воздуха.
Позже, когда Игорь попытается проанализировать свое поведение, он придет к выводу, что действовал абсолютно инстинктивно, и что его мозг начал анализировать детали уже после происшедшего.