Груз для горилл
Шрифт:
– Ты что сотворил? – нахмурился грубый Корнеев. – Издеваешься? Кто тут станет жить без сантехники? Нам что, по вечерам лучины жечь? Тараканов щелчками сбивать?
От Витькиной критики Абдул-ибн-Хамид весь позеленел. Резной, хорошей ручной работы терем провалился сквозь землю. В воздухе мелькнули роскошные варварские гаремы, староримские луперналии и даже Версальский дворец в эпоху разложения феодализма.
Грубый Корнеев всю эту древнюю старину обплевал и облаял:
– Типичное не то!
– Да не кричи ты на Абдулку, – поморщился Роман.
– Он сам Хамид! – осатанел Витька.
– Да
– А ну, марш в бутылку! – заорал Витька.
Абдул-ибн-Хамид трясся как осиновый лист, бился лбом о землю, печально посыпал смоляные кудри золой и пеплом, но лезть в бутылку не желал.
– Стоило бы все-таки загнать его в бутылку. Вить, ты какие заклинания знаешь?
– Все! Но черта с два его проймешь заклинаниями, если он не имеет даже представления о железобетонных конструкциях. Темнота! Сапог! Чугун! Неуч допотопный! Бракодел несчастный!
Абдул-ибн-Хамид испуганно сжался, от чего значительно уменьшился в размерах. Конечно, Роман это немедленно заметил, хотя глядел совсем в другую сторону.
– А впрочем, все может случиться, – задумчиво пробормотал он. – Ребята, а что, если врезать по терминологии?
Он лег на живот, оперся локтями на песок и, внимательно глядя в глаза джинну, тихо промолвил:
– Панель.
Абдул-ибн-Хамид понурился, как сачок на экзамене по сопротивлению материалов.
– Шлакоблок. Стабилизатор. Квартсекция. Паркет. Раскладушка. Канализация. Лифт. Звонок…
Несчастный Абдулка-ибн-Хамидка таял буквально на глазах. Современные знания развеивали его, как древний миф.
– Туалет! – радостно заревел грубый Корнеев. – Унитаз! Эврика!
Загнали-таки Абдулку в бутылку. Упрятали под колпачок болезного. Витька поплевал на мозоли и зашвырнул колдовской сосуд далеко в синее море.
Некоторое время мы тупо взирали на пустынные волны, куда только что шлепнулась бутылка. Неожиданно бездонные волны разверзлись, и со дна морского шуганул дым без огня. В воздухе мелькнули и сразу же растаяли резные терема, варварские шатры, многоэтажные пагоды, античная строительная классика и даже Версальский и Букингемский дворцы эпохи упадка.
– Вот жаль, разбилась! – злобно процедил добряк Корнеев.
Я уже понял, что грубость у него – это внешнее, несерьезное. То есть типичное не то.
– Ой, хлопцы! – тихонько охнул Роман Ойра-Ойра. – Да ведь бутылку открыли антиподы из Атлантиды!
Мы (Витька и я) обалдели.
– Так, – где-то за нашими спинами отозвался вежливый голос директора нашего НИИ двуликого Януса. – Баклуши бьете? Интересно, о чем я с вами вчера беседовал?
Мы пытались придумать, что же ответить ему. Решили отвечать рано поутру, ведь утро вечера мудренее. Придется двуликому полгода ждать ответа. Ну, да это совсем-совсем другое дело…
Позади остались неимоверные ускорения в ярких сполохах неслышного пламени, пронзительные неугасающие глаза жутких галактик, острый холод постоянно сдерживающего ужаса – шестьдесят миллионов миль черно-цветовой космической бездны. Перед ними были первая, вторая, третья и четвертая экспедиции,
Тройка землян – капитан Уайтхолл, штурман Чатауэй и врач Гиббонски – прошли мрачную невесомую пустоту и теперь снова привыкали к удивительному чувству планеты.
– Было бы неплохо раздавить бутылку и немного развеяться, – хмуро выразил общую тайную мысль Сэм Чатауэй.
Врач Гиббонски немедленно достал литровую посудину с бешеным девяностовосьмиградусным напитком. Но Джефф Уайтхолл запретил пить.
– Если нам хочется выпить, то пить ни в коем случае нежелательно, – пояснил капитан. – Неизвестно, что случилось на этой планете с нашими предшественниками.
Они вышли из ракеты и замерли, ошеломленные. Несказанно чарующий мир чужой планеты встретил их шелковыми касаниями мягкой красной травы, ласковым теплым дыханием спящей ночи и незнакомыми, едва уловимыми, но совсем-совсем нестрашными шорохами.
Разряженная пьянящая атмосфера кружила голову. Капитану Уайтхоллу неожиданно захотелось раскинуть руки и после плавного разбега легко воспарить к большим, как жемчужины, звездам. Невероятно, но он был убежден, что и на самом деле способен летать.
Нет, здесь все-таки чудесная, очаровывающая атмосфера. Она щекочет ноздри, как неслышно взрывающиеся пузырьки шампанского. В нем слились воедино редкостные, дефицитные даже на земле запахи: сладкий аромат греческого коньяка "Метакса", тонкого, благородного "Мартеля", в нем словно растворились молекулы шотландского виски и венгерского токая. Но надо всем доминировал победоносный запах импортной "Московской". Джефф Уайтхолл с радостью ощутил, как из его взволнованной груди вырывается пылающее алкогольное дыхание. Сладкие, хмельные испарения чужой планеты растворились в крови землян, как мастерски приготовленные коктейли, и темным сумраком туманили голову.
И вдруг какое-то незнакомое ему раньше ощущение заставило его насторожиться. Он тревожно оглянулся и с испугом увидел, что с Сэмом Чатауэем происходит что-то непонятное. Штурман менялся на глазах. В его взгляде проступали черты ночных хищников. Капитан Уайтхолл невольно попятился назад и заскреб по кобуре непослушными пальцами, пытаясь выхватить плазменный мордер.
В то же мгновенье Чатауэй исчез. Капитан Уайтхолл увидел, что к нему со злым шипеньем ползет уже не штурман, а подколодная змея. Джефф не успел понять, как это случилось, и никогда потом не мог ничего объяснить. Он так подпрыгнул, что взлетел к самым звездам. Он уже был не капитаном межпланетного корабля, он был могучим орлом, который готовился стремительно ринуться вниз, безжалостно вонзить свои когти в скользкое тело змеи, чтобы потом со страшной высоты обрушить ее на острые камни. Однако в последний момент змея обернулась омерзительным страшилищем. Перед орлом мелькнули огромные перепончатые крылья и хищно раскрытые когти, полутораметровый клюв, усеянный крупными и острыми зубами, блеснули налитые кровью и безумной злобой глаза. Последовавшие этапы невиданного поединка менялись, как в калейдоскопе.