Груз для горилл
Шрифт:
– И вы не могли его задержать?
– Нет.
– Почему?
– Видите ли, из былины "Возвращение Добрыни" он узнал, что этот гуляка и бабник Алеша Попович обхаживает его пассию Маринку. Он вычитал, что Алеша уверяет Маринку, будто Добрыня давно погиб в Диком Поле и теперь даже его белых косточек не собрать, потому что их еще прошлым летом черные вороны растащили. В такой деликатной ситуации богатыря, знаете ли, трудно удержать.
Глаза собеседников встретились.
Профессор подумал, что Психолог такой же ненормальный, как психиатр из анекдота "Ведь Наполеон Бонапарт – это я!". А Психолог вспомнил свою первую встречу с Никитичем. Глаза обоих приобрели одинаковое выражение…
…Дверь раскрылась, и в кабинет Психолога вошел русый человек. Его мускулистые двухметровые
– Меня известили, что вы хотели со мной поговорить, – приятным баритоном, так идущим к его могучей фигуре, проговорил он.
– Да, если вы не возражаете, – поднялся ему навстречу Психолог.
– О чем речь! – уважительно произнес великан. – С разумным человеком и беседа разумная.
В это мгновенье Психологу вспомнились поневоле фольклорные характеристики его посетителя: "на речи разумный", "с гостями почтительный".
– Будем знакомы, – протянул руку Психолог и отрекомендовался.
Двухметровый красавец ответил осторожным, чтобы случайно не причинить боль, пожатием.
– Добрыня Никитич, – представился он. – А ваши статьи я читал. Что мне в этих работах понравилось – так это дух поиска, оценки-гипотезы, которые смело очерчивают направление дальнейших творческих исканий. Вы не закрываете ворота науки для новых мыслей.
Психолог сдерживал удивление. Он не был готов к услышанному. Он приготовился к хитрой, утонченной игре в словесные поддавки и совершенно не ожидал такой ненавязчивой, но утешительной для себя оценки своих работ. Психолог чувствовал, что старательно разработанный план беседы сломался. Мысленно он совершенно не к месту сейчас представил, что произошло бы, если" бы эта вот скрытая потенция мускулов неожиданно трансформировалась в кинетическую энергию.
– Успокойтесь, доктор, – угадал его мысли Добрыня Никитич и с шутливыми искорками в глазах добавил: – Как все ненормальные, уверяю вас, что я абсолютно нормальный человек.
– Не сомневаюсь, – сказал Психолог. – Прошу, садитесь.
Добрыня Никитич поблагодарил и уселся в кресле.
– Курите? – Психолог придвинул к нему пачку "БТ".
– Научился, – не отказался Добрыня.
– Добрыня Никитич, – с хорошо разыгранной искренностью начал Психолог, и на лице богатыря промелькнула едва уловимая усмешка. – Не считаю нужным скрывать ни свое мнение о вас, ни свою цель. Я искренне хочу вам помочь и уверен, что вскоре буду иметь честь называть вас вашим настоящим именем.
– Сердечно благодарю за заботу и хлопоты, – немного приподнялся
Добрыня. Или действительно Психологу послышалась в его голосе сдержанная ирония, или ему это лишь показалось?
– Но мне нужна ваша помощь, иначе мои намерения останутся невыполненными, – вел дальше Психолог. – План мой в нескольких словах таков. Как вы, очевидно, знаете, относительно происхождения былинного героического эпоса существуют несколько противоречивых теорий. Есть сторонники его фольклорного происхождения, есть и мифологисты, которые видят в былинах поэтическую переработку древних представлений. Есть так называемая историческая школа, ее представители ищут реальных прототипов во всех упоминаниях. Есть сторонники западной ориентации, которые считают былинные сюжеты заимствованными с дальнейшей местной интерпретацией. Так вот, давайте вдвоем выясним, к какому течению былиннистики вы принадлежите, и путем определенных ассоциаций попробуем вернуть вам утраченное прошлое. Итак, для начала ваша задача – рассказывать, моя – слушать.
– Я не принадлежу ни к какой из перечисленных школ, – серьезно возразил Добрыня, – и вообще не признаю никаких школ. Хотя бы уже потому, что каждое категорическое суждение без достаточного доказательного обоснования становится тормозом, если не препятствием, для научной мысли. Но я ведь даже не научный работник! Мои рассказы – всего лишь автобиографические воспоминания, они повествуют лишь о том, что я лично пережил, каким бы неимоверным это ни казалось. Вы думаете, я не понимаю, что меня считают сумасшедшим? Прекрасно понимаю! И если бы это не случилось именно со мной, возможно, я и сам стал бы так думать. И в самом деле кажется бессмысленным, что человек, живя в двадцатом столетии, имеет биографию времен Киевской Руси.
– И все же давайте попытаемся, – настаивал Психолог. – Напоминаю:
– Хорошо, я кое о чем расскажу, – с горькой безнадежностью в голосе согласился Добрыня, – хотя на этом нашу беседу можно было бы прекратить. Расскажу хотя бы для того, чтобы вы не думали обо мне как о тупоголовом упрямце.
Выражение его лица изменилось. Горечь и разочарование исчезли. Нечто легкое, словно осторожная мысль, засияло в нем. Добрыня молодцевато тряхнул волосами, глаза его удало блеснули.
– Вспоминаю один эпизод, связанный с проблематикой небезызвестного дома Горынычей, – с веселым оживлением начал Добрыня Никитич. – Чтобы вы ощутили дыхание и накал эпохи, я процитирую вам Красное Слово, как тогда назывались передовицы, "Позор славу затмевает". Опубликована она была в журнале "Дружинник", органе стольного управления дружиной. Поскольку эта статья имела прямое отношение ко мне, а у меня не было средств, чтобы нанять инока для снятия копии, пришлось выучить ее на память. Между прочим, вопреки утверждению, которое в нем приведено, я на свою память никогда не жаловался. Слушайте же.
И он начал тягучим речитативом, прямо как неподдельный рассказчик старинной бывальщины:
– Трубы трубят в Киеве, богатырские песни слышно в Чернигове, звондоносится до Путивля. Стяги подсказывают: то болельщики прибыли наединоборство и окружили боевую площадку. Всю ее обступили: шумятболельщики, звенят храбрые дружинники щитами багряными. В поле чистом, вкругу багряном Змей Горыныч бьет челом всеми головами, стольных любителейпоединка приветствует: он пламенем пламенеет, он искрою горячей искрит, ондымом белым дымит.Праздником огня начинается народное гульбище. Коврами узорочнымивыстлана дорога богатыря, славного змееборца. Богатырь булат несет, чтобыдобыть себе славы, а болельщикам – утехи. О чистое поле! Сколько ратныхигрищ видело ты при любой погоде! И когда солнце ломало золотые лучи наосиянных шлемах киевских храмов! И когда дрожали в черных тучах синиемолнии! Ты помнишь, поле, неотразимые удары Добрыни Никитича, хитрыехитрости Алеши Поповича, иже зарезавшего Тугарина Змеевича пред стольнымитрибунами киевскими? Отсюда слава идет по землям непознанным: Волге иПоморью, и Посулью, и Сурожу, и по Корсуни, даже до самого тебя,тмутараканский остолоп!Но, о братие! Позор славу затмевает, хула красному слову не товарищ…Лета минулого, когда Кия град приветствовал трехглавого Горыныча,гуляки шинкарские по полю чистому бутылки посеяли, а они взошлигорем-кучиною. Как начал Горыныще ногами топтать, как стал Горыныще огнемвыжигать, как начал Горыныще под самые облака подпрыгивать, тут в негоголь кабацкая бутылками и стала швырять, в огненные пасти его этимиогнегасителями и попала. Зашипел Змей Горыныч, будто жар в воде, и полегна ковыль-траву костьми белыми, извергая на град стольный хулу и серу.Вот ведь что устроили: себе – небольшое развлечение, а тмутараканскимдурням – большую радость! Досадно, о братие, что дружинники в тот моментрастерялися, щитами багряными Змея Горыныча от ярыг не защитили, острыхкопий своих на поганцах не притупили. И только буй-тур змееборец вышелодин на один против дебоширов, которые без мечей побеждают Змея страшного,и злой была сеча…Надо, о братие, славу нашу поднять, себя показать, болельщиков и гостейпотешить. Хочется верить, что во время очередных состязаний змееборца сГорынычем дружина в целом и каждый дружинник в отдельности приложат всесилы, чтобы ни единая бутылка не пролетела на поле, чтобы ни единыйогнегаситель не упал на чудовищ огнедышащих.Змееборцам – слава!Людям – потеха!А Змеям Горынычам – вечная жизнь в былинах этого времени!