Грузовой лифт
Шрифт:
— Я хотела бы…
— Что вы хотели?
— Я бы хотела развеять ту двусмысленность… которая могла появиться… из-за моего поведения…
Ей было тяжело объясняться и, казалось, ужасно неловко.
— Какая двусмысленность?
— Если какой-нибудь господин садится в кинотеатре рядом с женщиной и берет руку дамы, то он может вообразить, что ему досталась легкая добыча.
Я покачал головой.
— Мне было нелегко взять вашу руку, как и вам позволить это.
Она сделала небольшой деликатный глоток шерри.
— Я
— Почему бы мне не поверить вам, особенно в эту рождественскую ночь?
Она улыбнулась мне удивительно нежной улыбкой.
— Спасибо. Мне было приятно, что вы взяли меня за руку… Мне было так тоскливо:
— И мне тоже. Еще как!
— Хотите, расскажите мне.
— О! Моя драма совершенно личная. Один раз рассказанная, она потеряет свою остроту и таинственность. Понимаете?
— И все же попробуйте.
— Семь лет назад, когда я только получил диплом инженера и нашел прекрасное место, со мной случилось несчастье.
— Какое?
— Я влюбился.
— Но это могло быть и большим счастьем, не так ли?
— Тогда и я так думал. И действительно, поначалу оно так и было. Только она была замужем, и ее муж был моим патроном… Мы убежали. Я все бросил — свою старую мать, которая надрывалась, чтобы я имел возможность получить образование, свое положение — все.
— А что произошло потом?
В течение долгих лет я ни с кем не говорил об Анне. Картины, казалось, навсегда вычеркнутые из памяти, вставали передо мной: я видел Анну в нашей кровати в гостинице, одна грудь ее обнажилась из-под съехавшей с плеча ночной рубашки. Анну на берегу моря с развевающимися на ветру волосами. Анна смеющаяся!
Анна плачущая! Анна мертвая!
— Она умерла!
— О! Это, должно быть, ужасно.
— Ужасно. После этого я… уехал.
— Я понимаю вас.
— В мое отсутствие умерла мать. Сейчас мир для меня превратился в кладбище без крестов. Он полон могил и призраков.
Сегодня я вернулся в этот разграбленный мир. Я отыскал нашу маленькую квартирку в двух шагах отсюда. Вместо рождественской елки там была самшитовая веточка в стакане с высохшей святой водой. Я не мог этого выдержать и ушел. Я встретил вас в ресторане, Для меня вы олицетворяете жизнь.
— Это прекрасно, то, что вы говорите.
Я протянул ей руку, и она вложила в нее свою. Это было уже не боязливое пожатие, как там, в темноте кинотеатра, не тайное прикосновение или украденная ласка, а искренний жест солидарности двух существ.
— Расскажите мне о себе, раз уж мы говорим…
— Я представляю другую сторону.
— То есть?
— Сторону того господина, у которого вы отобрали жену.
Она замолчала. Я хотел узнать, но боялся торопить ее.
Некоторое время она смотрела на мою руку. Мне было стыдно, потому что мои руки уже не выглядели руками интеллектуала.
— Для меня тоже все началось семь лет назад.
Я встретила человека, который должен был стать моим мужем. Он был очень красивым, богатым, и у него был автомобиль, который производил на меня большое впечатление. Сегодня девушки часто выходят замуж за автомобиль, это болезнь века!
Мне казалось, что на его «ягуаре» мы въедем в рай. Когда он предложил мне выйти за него замуж, я не просто сказала, я закричала «да»! Его родители были против, потому что я небогата.
Мой отец — в прошлом офицер, и когда Драве узнали, что на свадьбу он придет в форме, они уступили: «Полковник на свадьбе — это всегда очень прилично».
Она опять замолчала, словно в ожидании воспоминаний. Тогда на меня снова нашло, как там, в кинотеатре: мне захотелось сказать ей, что я люблю ее.
— Раз уж сегодня Рождество, я могу сказать вам, что люблю вас?
— Да! Конечно, можете. Можете! Мне так давно не говорили этих слов.
— Продолжайте.
— Моя история вам интересна?
— Это не история.
— Да, — прошептала она. — Это даже не история. Так вот, я вышла замуж за этого человека. Родители построили ему маленький переплетный заводик. Родилась Люсьенна…
— Для вас это тоже могло быть счастьем, разве не так?
— Могло быть, только в жизни всегда случается что-то, что все разрушает. Вы полюбили жену своего патрона.
— А вы?
— Случилось так, что Люсьенна родилась через шесть месяцев после нашей свадьбы и семь — после моей первой встречи с Жеромом. Это был самый прекрасный ребенок, когда-либо родившийся, не похожий на остальных. Словно инкубаторский… — добавила она с горьким юмором.
Ее история оказалась столь же классической, но только гораздо менее романтичной. Она тяжело вздохнула.
— В обществе с такими вещами не шутят!
— Развод?
— В католических кругах не разводятся.
— А вы… гм… не предупредили жениха, что ждете…
— Нет, я не… Ну как мне объяснить вам все эти мерзости?!
Ничего я уже не ждала. До Жерома было несколько… О! Будем терпимы: несколько историй. Я же говорю вам, что все это мерзко.
— А дальше?
— Дальше драма — разрыв с семьей, а затем — неприязнь. Слово, так быстро найденное моим мужем. Поначалу он заводил любовниц.
Потом у него осталась только одна, и моя жизнь превратилась в Голгофу. Практически я его больше не вижу. Он приходит сюда только по делам. Если поднимается к нам, то лишь затем, чтобы дать Люсьенне пощечину. Со мной ведет себя как с проституткой.
Она плеснула в мой стакан довольно много коньяка, себе налила шерри.
— Странная рождественская ночь, не правда ли? — продолжила она. — Мы встретились лишь час назад, я не знаю, как вас зовут, а вы знаете лишь имя моего мужа, и между тем мы рассказали друг другу всю жизнь.