Грязная жизнь

Аврора Белль

Молодая женщина, спящая на кровати, даже не слышит, как я вхожу. С хитростью змеи и грацией кошки я беззвучно пробираюсь в комнату.

В нашем кругу я заработала неплохую репутацию за годы работы с Юлием.

Черная вдова. Прощальный взгляд. Китайская Золушка.

Я заработала эти имена, поскольку была безжалостной сукой. Я могла быть маленькой и сексуальной, но я бесчувственная. Возможно, я самая опасная женщина в мире.

Почему?

Потому, что я бесшумно передвигаюсь.

Не

путайте мою женственность со слабостью, никогда. Я перережу вашу долбаную глотку, пока наношу губную помаду.

Мудрый совет… Не всегда доверяй тому, что видишь. Ведь даже соль выглядит как сахар.

Китайская Золушка, я молча хмурюсь. Не могу сосчитать, сколько раз я чуть не содрала кожу с членов придурков, которые называли меня китаянкой.

Тупые американские мужланы смотрят на меня и говорят: «О, она азиатка. Она должно быть китаянка».

Я вьетнамская женщина, ублюдки. Поймите это или лишитесь конечности.

В эту минуту спокойной передышки я понимаю Алехандру, на моем лице появилось почти сочувствие при мысли о том, что она могла испытать такие же ужасы, что и я.

Я рассматриваю ее тело, которое лежит спиной ко мне. Маленькая, слишком стройная, с длинными черными спутанными волосами. Грязная, порванная одежда и потертая повязка на пятке.

Я мысленно хихикаю.

Она жалкая.

Я не знаю, почему это делает меня счастливой, но это так. Я никогда не могла подружиться с красивыми девушками. Но потом думаю о том, как она была сильно напугана…

Мое лицо каменеет, а губы искривляются. Требуется вся моя воля, чтобы заставить замолчать злобное рычание, угрожающе вырывающиеся из горла.

Это вряд ли моя проблема. Что она знает о боли? Это не может быть хуже, чем то, что моя семья сделала со мной.

Ведь никого не волновало, когда мой отец и братья…

Не делай этого, девочка. Даже не смей думать об этом.

Мои эмоции зашкаливают, я закрываю глаза, глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю, умоляя о том, чтобы ко мне вернулось спокойствие.

Требуется секунда, чтобы понять, что я отпустила свою защитную реакцию. Затем, не оборачиваясь, она тихо спрашивает:

— Ты собираешься убить меня?

Ее кроткий голос пугает меня. Пистолет двадцать второго калибра в моей руке внезапно чувствуется тяжелее, чем должен. Я крепче сжимаю его, и это занимает у меня некоторое время, но я, наконец, отвечаю твердо:

— Да.

Ее тело напрягается и сразу расслабляется, прижимаясь к подушке. В ее голосе слышится облегчение, когда она шепчет:

— Спасибо.

Борьба, которую я ожидала, которую жаждала… у меня отняли эти два тихих слова.

Что, черт возьми, не так во всей этой ситуации?

Ее слова удивляют меня, и хотя она неосознанно облегчила мне задачу, я люблю, когда люди умоляют меня о пощаде. Пресмыкаются на коленях, я больше всего обожаю, когда они целуют

мои дизайнерские туфли, прежде чем я пинаю их в рот, что они видят звезды.

Убить того, кто хочет умереть… что в этом веселого?

Поднимаю пистолет и прицеливаюсь, но когда мой палец ложится на спусковой курок, выдыхаю, ослабляю хватку, теряю фокус и медленно опускаю пистолет. Сажусь на кровать рядом с Алехандрой, и плевать я хотела на ее личное пространство.

Она полуоборачивается и смотрит на меня, смаргивая слезы, молча оплакивая свою короткую жизнь. Я спрашиваю:

— Ты действительно хочешь умереть?

Вместо ответа она смотрит на мое распухшее лицо и бормочет:

— Я сожалею насчет твоего носа. — И тут же поворачивается ко мне спиной вновь.

Тьфу. Я ненавижу подхалимов.

— Я задала тебе вопрос. — Я не люблю, когда меня игнорируют.

Пауза затягивается, и когда я открываю рот, чтоб разорвать тишину, она вздыхает долго и тихо.

— Вито хочет моей смерти. Его сыновья, Джио и Люк, хотят моей смерти. Мой отец сделает все, что скажет Вито, в том числе преподнесет голову дочери на серебряном блюде. Теперь никто мне не поможет. Я в полном дерьме.

Догадливая. Она очень хорошо и верно понимает. В полной заднице.

Я помню, что ранее сказал Юлий.

— Твой брат…

В глазах Алехандры вспыхивает огонь, когда она поворачивается ко мне и перебивает:

— Мой брат прошел бы через адское пламя, если бы я сказала ему, что это мне поможет. — Она слегка качает головой. — Он хороший человек. Я не могу сделать с ним такое. Я не могу стоить ему жизни.

Может быть, Юлий не совсем свихнулся, когда предположил, что Алехандра может быть ценной. Она знает, как устроена жизнь. Несомненно, находясь на троне, она видела и слышала то, что может иметь для нас большое значение. Я испытываю удачу, маскируя возбуждение, говоря с полной скукой на лице:

— Ты права. Ты в полной заднице. — Я слабо пожимаю плечами. — Что есть, то есть, если, конечно, ты не сможешь доказать свою полезность.

Она замирает рядом со мной. Она моргает своими спокойными карими глазами, широко раскрытыми, с ложной невинностью, длинными ресницами, подрагивающими в попытке симулировать растерянность. Но эти её глаза… черт побери, они просчитывают вероятность.

— Полезность? Какую именно?

Я ухмыляюсь про себя.

О, господи, Алехандра. Какие секреты ты хранишь в своей маленькой головке?

Я соскальзываю с одеяла, чтобы встать у кровати.

— Это не имеет значения. Как ты и сказала… — Я поворачиваюсь и иду к двери, жестоко улыбаясь. — Ты уже мертва.

Подойдя к двери, я слышу, как шуршит одеяло, слышу, как она в панике спрашивает:

— Ты все еще собираешься убить меня, правда?

— Нет. — Я бросаю ей через плечо садистскую ухмылку. — Я решила отдать тебя на съедение волкам.