Грязные игры
Шрифт:
– Говорила же, надо было ехать на метро.
Седлецкий промолчал. Изрядно поколесил вокруг высотного здания, пока наконец не проехал глухими и грязными дворами в Большой Девятинский. Сразу за церковью Девяти мучеников показался нужный дом. Пятиэтажный, темный от древней московской копоти, с арочными оконцами и балконами на причудливых, как в тереме, столбах.
В тесном дворе торчало одно-единственное дерево с желтой листвой. Вокруг дерева табунились легковушки. Кое-как нашел место для парковки, закрыл машину. Из багажника
– Алексей Дмитриевич!
– Акопов махал с узкого балкона.
– Поднимайтесь! Третий этаж.
В подъезде царил полумрак. Старинный лифт с металлическими решетчатыми дверями лязгнул, казалось, на всю Москву и поплыл вверх. Елизавета Григорьевна судорожно сжала в руках сумочку.
– Не психуй, Лизок, - улыбнулся одними глазами Седлецкий.
– Это очень хорошие люди. Вот увидишь.
– Я не психую, я волнуюсь. В гостях сто лет не была. Между прочим, благодаря тебе.
У лифта дожидался Акопов - в темном костюме с ярким галстуком и в клетчатых домашних тапочках. Седлецкий посмотрел на тапочки и засмеялся...
Сначала они обошли квартиру - большую, с высокими потолками, еще пустую и гулкую. Недавно ее белили и красили, циклевали тут полы, меняли трубы, и все равно в трех комнатах, в узком длинном коридоре словно витали тени нескольких поколений, родившихся здесь, выросших и состарившихся... Седлецкие как бы попали в собственную квартиру, только после ремонта, о котором они столько мечтали и который столько лет откладывали.
В спальне стояла огромная белая арабская кровать, в детской - тренажер с чугунными противовесами, а в гостиной - стол под льняной скатертью, уставленный бутылками и закусками. Елизавета Григорьевна присоединилась к женщинам на кухне - Людмила с Полиной, которую привез Толмачев, заканчивали приготовление праздничного ужина. Тут же вертелся и Мирзоев, надзирающий за пловом.
Седлецкий поманил его из кухни:
– Турсун, пошли покурим...
– Ты же знаешь, не курю, - отмахнулся Мирзоев.
– Я сказал: пошли!
На балкон они вышли вчетвером. В щель между двумя домами виднелись Москва-река и угол "Белого дома".
– Не вовремя ты затеял новоселье, - вздохнул Седлецкий.
– Туттакое намечается...
– А в этой стране что-то всегда намечается, - с досадой сказал Акопов.
– Тут все не вовремя. Даже жить!
– Зачем тебе тренажер?
– спросил Толмачев.
– Чтоб ты спрашивал...
Вечер опускался тихий и сырой. Неясный шум доносился со стороны "Белого дома".
– Все митингуют?
– кивнул в сторону реки Мирзоев.
– Да уж, - сказал Седлецкий.
– В Кремле настроены самым решительным образом. Штурм ожидается в самые ближайшие дни.
– С ума посходили, - сказал Мирзоев.
– Это же самоубийство! Кто за ними пойдет?
– Мы и пойдем, - сказал Толмачев.
– Зарплату нашему брату прибавили.
– Я не пойду, - сказал Акопов.
– Я вообще на пенсию собираюсь. Жена теперь у меня есть, квартира - вот она... Напложу детей и постараюсь воспитать у них чувство отвращения к политике.
– Молчи, Цицерон, - сказал Седлецкий.
– Тебе такую пенсию устроят - небо с овчинку покажется. Подполковника дали? Дали! Вот и служи.
– Кстати, Коля, - повернулся Акопов к Толмачеву.
– Не худо бы озвучить приказ по Управлению.
А то слухами питаемся, как последние обыватели.
– Приказ еще не подписан, - сказал Толмачев.
– Вот вернется из госпиталя начальник...
– А он вернется?
– спросил Мирзоев.
– Мне кто-то сказал дипломатическая болезнь у Виктора Константиновича. Не хочет ввязываться в свару.
– Все-то мы знаем, - отмахнулся Толмачев, разглядывая кончик тлеющей сигареты.
– Ладно, озвучу приказ. А то ведь выпить спокойно не дадите, репьи... Значит, так. За личное мужество. Довольны? То-то. А с вами, Алексей Дмитриевич, разговор особый. Открывается вакансия на новый отдел. Кавказский. Поскольку вы теперь полковник... И учитывая ваш опыт в Шаоне, откровенно говоря...
– Мне бы не хотелось бросать институт, - вздохнул Седлецкий.
– Начальство что-нибудь придумает, - пожал плечами Толмачев.
– У матросов есть вопросы?
– Есть, - сказал Акопов.
– Ты только без звездочки остался?
– Только без звездочки, - успокоил его Толмачев.
– Мужички!
– заглянула на балкон Людмила, румяная от плиты.
– Все готово. Прошу к столу.
От "Белого дома" донесся сухой треск автоматных очередей. Акопов вошел в комнату последним и плотно закрыл дверь, отсекая этот треск.
Удалось новоселье. Борщ, вареники, рыбные пироги, мясо, тушенное со сладким перцем и чесноком, сырники в сметане... Много секретов казачьей кухни вспомнила Людмила. Елизавета Григорьевна, откушав всего понемножку, шепнула Седлецкому:
– Голодной смерти твой Акопов может не бояться.
Подали плов - личный вклад Мирзоева в застолье. Седлецкий встал с рюмкой.
– Я хотел бы предложить тост...
И тут в дверь позвонили - долго и настойчиво.
– Может, генерал все-таки пришел?
– пробормотал Акопов, поднимаясь.
Вскоре он выглянул из прихожей и поманил Людмилу. У двери переминался высокий худой парень.
Лицо его было залито кровью, и рукавом светлой куртки он безуспешно пытался ее стереть.
– Говорит, за ним гонятся, - объяснил Акопов.
– Гонятся!
– подтвердил парень.
– Там, у Баррикадной, такое... Можно умыться? А то в метро не пустят. Кровь, черт!..
– А почему же гонятся?
– удивилась Людмила.
– Что вы натворили?
– Ну... начали нас дубинками бить. А я взял кирпич!