Губительница душ
Шрифт:
— Это Иван Клучанка.
— Из Ромшина?
— Ну да, он самый.
— Вы приехали из города?
— Экая любопытная!
— Нас потребовали к допросу, — вмешался в разговор частный пристав, — проклятые полицейские крючки пронюхали, что у тебя в шинке зарезали какого-то молодого барина… вот, значит, у нас и спрашивали, не знаем ли мы, кто его убил.
— Этого дела никто не знает, кроме меня, — возразила хозяйка.
— Так это правда?
— Сущая правда!.. Раз ночью приехал сюда из Киева молодой барин, красавец-мужчина… и вслед за ним барыня с закрытым лицом… Вдруг
Между тем Генриетта, оставшись в лесу с Мировым, мысленно молила Бога вразумить и поддержать ее — бедной неопытной девушке досталась самая трудная роль в этой кровавой драме.
— Кажется, все идет благополучно, — после долгого молчания заметил полицейский агент.
— Беда, если там догадаются, что Бедросов не мужик.
— Я слышал, что вы дружны с девицей Малютиной?
— Да, я с ней знакома.
— Говорят, что она участвовала в убийстве студента Пиктурно.
Генриетта не возразила ни слова.
— Быть может, это вас удивляет, — продолжал агент, — но я уже давно слежу за девицей Малютиной и пришел к убеждению, что она принимала личное участие в этом преступлении.
— Я не нахожу тут ничего невероятного.
— Носятся слухи, что она принадлежит к ужасной секте губителей…
Не замечали вы чего-нибудь странного в ее поведении?
— Нет, но, зная ее характер, полагаю, что она способна совершить преступление.
В эту минуту неподалеку, между деревьями, показалась женщина верхом на лошади. Она махнула белым платком. Миров не мог этого увидеть, потому что стоял к ней спиной.
— Что это значит? — вскричала Генриетта. — Сюда кто-то идет…
Агент оглянулся… В тишине ночи раздался выстрел, и несчастный с окровавленным лицом повалился на снег… Он еще дышал, но не мог говорить, только в глазах его застыл немой вопрос: «За что ты меня погубила?».
— Покайся, — сказала ему Генриетта, — ты в моих руках, и я принесла тебя в жертву… За это Господь отпустит тебе твои грехи.
Миров поднял сжатые кулаки, но в это мгновение сектантка снова нажала курок… Этим окончилось первое действие кровавой драмы.
Услышав первый выстрел, Бедросов выбежал из шинка вместе с Доливой, но не успели они сделать нескольких шагов по направлению к роще, как навстречу им выехал на лошади Каров.
— Стой! — закричал частный пристав. — Стой, или я застрелю тебя!
В ту же минуту, словно из-под земли, выросла Эмма Малютина. С быстротой молнии она накинула Бедросову петлю на шею и во весь дух помчалась по полю, увлекая за собою несчастную жертву… Вопль отчаяния замер в воздухе… Никто не явился на помощь… От свирепой амазонки нельзя было ждать пощады.
XXXIX. Небылицы
Рано
— Застав однажды господина Бедросова у моей приятельницы, Эммы Малютиной, — начала Генриетта, обращаясь к полицмейстеру, — я шутя попросила его принять меня в число его агентов и вчера вечером, переодевшись в крестьянское платье, поехала вместе с частным приставом и господином Мировым в село Мешково. По дороге, неподалеку от шинка, на нас напала шайка жутких разбойников. Они остановили наших лошадей, вытащили из саней Бедросова и его агента, связали их по рукам и ногам и увезли в лес, приказав нашему кучеру отвезти меня обратно в Киев.
Крестьянин Долива дал при допросе точно такие же показания.
Полицмейстер, взяв с собой лучших из своих агентов и человек двадцать конных казаков, немедленно поехал на место преступления. Двери шинка были заперты, так что пришлось их выломать, но в домике не нашли ни души, только на конторке лежала записка следующего содержания:
«Напрасный труд. Вы не найдете людей осудивших и казнивших изменника Пиктурно».
Обыскали лес: там на одном из деревьев висели трупы Бедросова и Мирова, под ними к стволу был прибит гвоздями плакат с надписью: «Смертный приговор.
На этом месте были казнены киевский частный пристав Бедросов и полицейский агент Миров, вследствие приговора революционного трибунала. Тайное правительство Киевской губернии».
Трупы несчастных положили на розвальни и отправили в Киев. Туда же возвратился и полицмейстер в полном убеждении, что преступление совершено революционерами.
Патер Глинский поспешил сообщить графу Солтыку, что полиция напала на след заговорщиков.
— Мне сообщили по секрету, что в этом деле замешана Эмма Малютина, — прибавил он таинственным тоном, — не ездите к ней, умоляю вас! Она вас погубит.
— Она не занимается политическими дрязгами. Я знаю это лучше, чем вы, — возразил на это граф, — оставьте ее в покое… Какое право вы имеете подозревать и обвинять эту молодую девушку?
Солтык решился повидаться с Эммой во что бы то ни стало и полчаса спустя сказал Тараевичу:
— Мне нужно предостеречь Малютину; я съезжу к ней и вернусь через час.
— Я от тебя не отстану! — вскричал союзник иезуита. — Возьми меня с собой.
— Ты с ума сошел! Мне надо переговорить с ней наедине… Вообще я замечаю, что в разговоре со мной ты принимаешь тон строгого опекуна… Предупреждаю, мне это не нравится.
— Я не могу хладнокровно смотреть на твою явную погибель!.. О, ты еще не знаешь, что я намерен сделать! В крайнем случае, я соберу семейный совет и призову на помощь представителей закона!
— Ты совсем помешался, как я вижу… Впрочем, делай, что хочешь, я все-таки поеду к Эмме, — и граф начал поспешно одеваться.
— Ну, хорошо, — сказал Тараевич после минутного размышления, — отправляйся к твоей сирене, но завтра мы едем с тобою в Комчино и устраиваем там охоту на волков.
— Изволь!