Гучок

Гноевой Валентин

– Пираты – женщины?

– Ни знаю, – удивлённо ответил мальчик.

На некоторое время Игорёк замолчал.

– Я понял. Самая стласная ниплиятность, католая мозет быть у калабля, эта када на ниво нападут пилатки, – наконец произнёс он со зловещим лицом.

На лице у Простомаши появилась сдержанная улыбка. Все остальные чуть не свалились в воду от смеха.

– Представляю себе пиратов, которые перед тем, как идти на абордаж, делают причёску и накрашивают глаза и губы, – сквозь смех проговорил Гоша.

– А ещё надевают

вечерние платья и обувают «шпильки», – добавил Кеша.

Игорёк не разделял всеобщего веселья.

– Зля смиётесь, – заявил он со спокойной уверенностью знатока. – Мне папа па секлету ласказывал, сто в битве с пилатками оцень тлудно устоять. Ани ево узе многа лаз блали на абалдаз. Но он всегда побездал! Он гавалил, сто плицёска, макияз, платье и спильки это у них самае сильнае алузие. И, дазе, если это всё отоблать, у них исё какое-та алузие где-та плиплятано. … Я всё хател узнать, где и какое, но папа сказал «Подрастёшь, узнаешь». Тока он пледупледил, сто маме этат сиклет гавалить низя. Мама оцень не любит истолии пла этих пилаток. Она его пилит каздый лаз, када бываит такой абалдаз.

– А у тебя папа, что… деревянный? – осторожно спросил Гучок.

– В том та и дело, сто нет! Он так маме и гавалит «Я же не деревянный!» А ана иво всё лавно пилит. Вабсе, у миня такое падазление, сто мая мама тозе… пилатка. У ниё целых два скафа такова алузия есть! Думаю, ана када-то давно взяла папу на абалдаз. Исё да таво, как я ладился. И типель не атпускает. Так сто, если я плавильно падазлеваю, папа адну битву таки плаиглал.

Друзья некоторое время переваривали эти познания Игорька о пиратках.

– Получается, если на корабле одни пиратки, значит, они сами для себя делают неприятности? – предположил Кеша. – По идее, такой корабль даже из гавани не выйдет.

– Он туда не вайдёт, – авторитетно заявил Игорёк. – А, если, дазе, и вайдёт, то не смозет плипалкавацца.

– Ну, тогда пираток бояться нечего, раз у них всё так запущено, – сделал вывод Гоша и комично вытер пот со лба.

Друзья рассмеялись. Тут они заметили, что их кит остановился. К нему подплыл другой, поменьше, и стал рядышком. Лягушонок взял раковину и начал разговаривать с китами. Выяснилось, что пассажирам нужно перейти на другого кита, чтобы Гансхристиансебастьянйохансенюхансенандерсен смог нырнуть и поесть. Они перелезли на новый корабль, перетащили свои вещи и снова уселись на санки.

– Глупость, получается, – произнёс Гучок с какой-то внутренней уверенностью. – Если всё в твоей жизни зависит от чаек, медведей или пираток, значит, от тебя самого ничего не зависит?

Игорёк ничего не ответил, но заёрзал, сидя на санках. Его, похоже, категорически не устраивала такая мысль.

– Если так думать, то нужно вообще бросить всё и сидеть, сложа руки, – продолжал Гучок. – И тогда, действительно, всё и будет зависить от кого угодно, только не от тебя.

Возразить было нечего. На протяжении всего

своего пути они всегда поступали так, как считали нужным. Да и само решение пойти в поход было их собственным решением.

– До того, как чайка уселась на кита, всё зависело от нас, – снова заговорил Гучок. – И наши неприятности тоже. Так почему же теперь всё должно зависеть от какой-то чайки?

Снова на палубе наступило задумчивое молчание. Его снова прервал Игорёк. В голове у мальчика кипела серьёзная работа, а ход мыслей был самым непредсказуемым.

– Интелесна, а ат зенсины на калабле могут быть плиятности?

– Конечно, могут, – уверенно ответил дракоша. – Мне, например, чайка Простомашу принесла.

– Ну, и циво тут плиятнава?

– Она мой друг. Она мне два раза жизнь спасла. … А ещё с помощью Простомаши мы оленю раны перевязывали. …А однажды она мне подсказала, куда утки унесли Гошу.

– Так она лазгаваливать умеит?

– Н-нет, – немножко смутился дракоша. – Разговаривать она не умеет. Но у неё всё по глазам и по лицу видно.

Игорёк с интересом взял куклу и начал рассматривать её лицо и глаза. Не обнаружив там ничего интересного, он посмотрел ей сначала в одно ухо, а потом в другое.

– Ушами она не разговаривает, – сказал Кеша, заметив, как Игорёк вертит Простомашу. – Ушами она, как и ты, слушает.

– А ана исё и слусает? – продолжал удивляться мальчик. – Мозет, ана исё и думает?

– Насчёт этого не знаю, – неуверенно произнёс дракоша. – Но то, что она умеет чувствовать, это точно.

Игорёк ещё немного повертел Простомашу, прикладывая её то к уху, то ко лбу. Так ничего от неё и не услышав, он с лёгким разочарованием вернул дракоше куклу.

– Ну-у, …и циво ана сицяс гавалит?

– Кажется, ты ей понравился, – с лёгким удивлением произнёс Кеша и автоматически продолжил. – Она чувствует, что ты… серьёзный и любознательный мальчик. …. И надёжный мужчина.

Услышав это, Игорёк свалился с санок. Усевшись обратно, он слегка покраснел. По лицу было видно, что ему очень приятно. Он ещё никогда не испытывал такое удовольствие от слов… девчонки.

– Эта сто… плавда? – неуверенно спросил он.

– … Сам удивляюсь, – ответил Кеша, озадаченно глядя на Простомашу.

В голосе у дракоши были слышны нотки растерянности. Он чувствовал себя как бы потерянным. Он ни в чём не упрекал Простомашу. Но для него было странным и, даже, немного обидным то, что ей может нравиться ещё кто-то другой.

Игорёк тоже переживал совершенно новое для себя чувство. Сам того не сознавая, он начал воспринимать эту куклу как живую девочку. «Это, вить, плосто кукла», убеждал себя он. Но то приятное ощущение, которое он испытал от чувств «плосто куклы», никак не могло покинуть его. Теперь Игорёк почувствовал, как сильно он не хочет, чтобы оно его покидало. И, что он хочет, чтобы оно повторилось ещё хотя бы раз. Или два.