Гуд бай, Америка…
Шрифт:
Я уже узнал историю его инвалидности. Подстрелили его в полёте. Помнится наши пилоты ещё во время Первой Мировой войны использовали для этого дела большие чугунные сковороды, подкладывая их под зад. Но и это не всегда помогало. Это потом уже придумали бронеспинки для пилотов. Но порою и они не спасали. Вот именно так Питер О,Нил на Корейской войне и получил свою травму. Уж не знаю что ему там в копчик прилетело, то ли пуля от крупнокалиберного пулемёта, то ли ещё что потяжелее, но с тех пор он ниже пояса никогда уже ничего не чувствовал. Хотя при этом ему всё
Жена его не стала долго ждать. Да и кому нужен муж инвалид в этом капиталистическом обществе, целиком и полностью замешанном на деньгах? Поддержку ему оказал лишь его брат Патрик, вместе с которым они и основали этот небольшой аэродром. Это сейчас тут царит запустение, а раньше… Брат погиб во Вьетнаме, но его сын Питер продолжил дело отца и дяди, тоже став пилотом.
* * *
В очередной раз, криво-косо, но Лёшке всё же удалось посадить Цессну. Я отпивал ром с колой мелкими глотками, следя за лётными «успехами» брата. Помнится такой коктейль, когда я был на Кубе в две тысячи девятом году, называли «Куба-либре». Но в этот раз я чуть не поперхнулся, когда старый военный лётчик задал мне вопрос, просто застав меня врасплох.
И даже не сам вопрос меня так поразил…
С ужасающим акцентом и довольно коряво, но Питер О,Нил старший спросил меня:
— Ти и тфой брат русски?
Причём спросил он меня не по-английски, а на ломанном русском языке.
Глава 20
Глава двадцатая.
Живой герой правителю не нужен.
Уж больно смел, строптив и своенравен.
Но в мёртвом виде он ещё послужит,
Когда герою памятник поставят.
05 октября. 1974 год.
США. Штат Техас. Где-то в окрестностях Хьюстона…
Александр Тихий.
Сказать, что я просто ох… охренел от слов старого пилота, это значит, ничего не сказать. К тому же, он сказал это всё, хоть и на ломанном, но на русском же языке…
Первую мысль, потянуться за пистолетом, я сразу же прогнал. А вот вторая была: «На чём же мы прокололись?»
* * *
Ответил я Питеру по-английски:
— Не понимаю. О чём это вы?
— Успокойся, парень! Я не желаю тебе зла. Да и на русских у меня тоже нет никакой обиды…
— А разве не русский лётчик сделал Вас инвалидом?
— Это была война… И как я теперь понимаю, не наша война. Одни корейцы убивали других корейцев. По большому счёту, это было их личное дело. Но политики решили, что нас это
— Но всё-таки именно русский пилот…
— Ну, да. Он стрелял в меня, я в него. Всё по-честному. Я же не рассказывал тебе, сколько русских и китайцев лично я сбил… Но ты мне не ответил на мой вопрос.
— А это обязательно?
— Ты живёшь в моём доме. И мне очень хотелось бы знать правду о тех, кто ест мой хлеб.
— Мы не замышляем ничего плохого, ни против Вас, ни против Вашего племянника. И, да… Мы — русские. Но как Вы…
— Твой брат в первый же день на входе в дом споткнулся на крыльце. Такие слова, который он тогда сказал, я часто слышал, когда был в плену. Поэтому я решил понаблюдать за ним. Он часто говорит на русском со своей подругой.
— И что теперь? Вы позвоните в полицию и сообщите им, что у Вас проживают русские парни?
— Зачем мне это делать?
— Но мы же русские? Во всех газетах пишут, что мы ваши враги.
— В газетах много чего пишут. И что? Всему там надо верить?
— Тогда к чему вы завели этот разговор?
— Чтобы понять.
— И что Вы хотите понять?
— Для чего вам всё это нужно, парни?
— Честно?
— Да. Именно так.
— Мы собираемся свалить из этой страны, куда-нибудь в Мексику или на Кубу.
— Хочешь угнать самолёт?
— Зачем? Я могу его просто купить.
— И откуда у вас, ребятишки, так много денег? Банк ограбили?
— Питер! Откровенность за откровенность. Расскажи мне, почему у тебя нет никакого негатива к русским, несмотря на то, что они подбили тебя, и в результате, сделали инвалидом на всю жизнь? Мне это тоже нужно понять.
— Как тебя зовут на самом деле?
— Так и зовут. Только Ксандр — это сокращённое от Александр. А ещё можно Саша, Саня, Алекс…
— Но твоего брата тоже зовут Алекс?
— Да. Но это потому что он Алексей или Лёша.
— Ясно. Русские… Русские меня спасли. Когда мне чудом удалось посадить свой самолёт, я долго не мог выбраться из него. Сидел и истекал кровью… Потом… Потом появились корейцы. Они вытащили меня на землю и чуть не забили насмерть палками. Но откуда-то появился русский лётчик. Он прогнал их и забрал меня. Да. Я был в плену. Но русские поместили меня в госпиталь и пытались поставить на ноги. А Na-ta-sha плакала, когда врач сказал, что я никогда не смогу ходить.
— Наташа?
— Она была медсестрой в русском госпитале. Заботилась обо мне. Это была последняя женщина в моей жизни…
Старик замолчал, глядя куда-то вдаль. А я подумал, что не такой уж он и старый. Ему же ещё и шестидесяти нет, наверное… Хотя если бы не седина, шрамы на лице и потухшие глаза… Может ему вообще не больше полтинника. Вот только жизнь его сильно подкосила ещё тогда, когда он был в самом расцвете лет и сил. Чуть больше тридцати — счастливый возраст. Всё ещё впереди. Но вот у него-то как раз всё было не так. Если бы не его брат и его тёзка-племянник, то он, наверное, и не нужен был никому в этом мире.