Гуманный выстрел в голову
Шрифт:
— А они и рады!
— Замолчи, говорю!
— Сами тебе возят, а ты и…
— Ну! — казак замахнулся на жену, и она наконец исчезла.
Он расчесал перед зеркалом редкие седые волосы, потом вышел к гостям. Фермеры в дома заходить не любили, предпочитали беседовать на крыльце.
— С чем пожаловали?
Двое в одинаковых синих комбинезонах переглянулись. Еще один фермер, видимо, оставался в кабине грузовика.
— Атаман, твои казаки дел натворили.
— Я пока не атаман, а полковник. А что там за дела, мне не ведомо.
— Ах,
— Убили кого? — громко перебил его казак, разглядывая далекие, очень редкие облачка.
— Если б убили, другой был бы разговор, — инициативу перехватил первый фермер, по фамилии Сергеев. — Но дел натворили! Кто отвечать будет?
— Кто натворил, тот пусть и отвечает. Так? А кто натворил — мне неведомо.
— Вот ты как… — недобро ухмыльнулся Сергеев. — Значит, комбайн на уборку — дай, а отвечать за своих казаков — так тебе неведомо?
— Неведомо, — сурово повторил полковник, с тоской думая, что фермерского самогона ему теперь долго не видать. Как, впрочем, и комбайнов… — Вот сегодня вечером хочу смотр провести, сотню казаков парадом по городку пущу. Молодцы — один к одному! Не хочешь посмотреть?
— Воздержусь, — Сергеев повернулся к товарищу. — Видишь? Я же говорил. Поехали.
Они забрались в кабину через мгновенно распахнувшуюся дверцу. Полковник успел заметить, что водитель держит на коленях самострел. Задержать бы, да сообщить о таком безобразии… Но поздно, в железном грузовике их пиками не взять.
— Постой! — откуда-то выскочил есаул Штырь, замахал руками перед бампером. — Куда?! А товар-то?
— Про товар у полковника своего спроси! — бросил через открытое окно Сергеев.
Машина негромко заурчала, тронулась с места, заставив Штыря отскочить. Есаул с плачущим выражением лица повернулся к начальнику.
— Товар договорено было забрать, господин полковник! Там и ситец хороший, и кожа, и термоса…
— Казак и без термосов казак!
Полковник посмотрел на уменьшающийся грузовик, непроизвольно сглотнул. Каждому свое — казакам границу стеречь, а фермерам… Фермерам спокойно работать и самогонку свою жрать, в добротной одежде ходить да на грузовиках разъезжать.
— Ништо, Штырь, будет и на нашей улице праздник. Как пять лет назад.
Грузовик скрылся в облаках пыли.
— Пять лет назад примерно с того же все начиналось, — сказал в кабине Сергеев своему спутнику, отцу одной из изнасилованных девушек. — Ты тогда у моря в поселке жил, не помнишь… Мы их сдуру хотели нахрапом взять. Но казаки — они же тупоголовые! Когда мы тех мерзавцев выкрали, двинулись всей толпой на фермы. И ведь сожгли тогда не одну.
— Им это стоило, как я слышал… — пробурчал Коваль. — А теперь у нас и самострелов поболе, чем тогда у вас имелось. Пусть приходят!
— Вот еще не хватало в дело их пустить, самострелы эти! — закатил глаза Сергеев. — Еще
Коваль молча пыхтел, наливаясь кровью. Фермерам запрещено иметь огневой бой, да и вообще запрещено иметь оружие. Для охраны от дикарей есть казаки… Вот только и от них тоже надо защищаться. Конечно, имея даже сельскохозяйственную технику и некоторое количество самострелов, можно не очень бояться вооруженной пиками да саблями кавалерии, но ведь им, бездельникам в фуражках, больше заняться нечем, как только воевать, голов своих не жалеют. Бешеные псы, а не люди.
Высадив Коваля у его дома, Сергеев с племянником поехали к школе, забрать младших. У самой ограды стоял однорукий Михалыч, сторож, он запасался новыми розгами. На минуту перестав ломать ветки, Михалыч пожаловался:
— Всех твоих порол сегодня, Андрей.
— Всех? — закатил глаза отец.
— Всех. Учитель говорит — хуже всех хулиганят. А младший, Петр, так вообще дурак.
— Зато работник хороший получится, — усмехнулся Сергеев. — Хватит нам уже умников в семье.
— И еще святой отец им очень недоволен…
Оставив сторожа, фермеры вошли в школу. Единственный класс уже наполовину опустел, учитель курил в окошко.
— Говорят, мои тут совсем распоясались?
— И не говори, Андрей. Откажусь от должности из-за них! — учитель хрипло рассмеялся. — Хорошо хоть, старший твой уж третий класс заканчивает, скоро простимся.
— Читать-то выучился?
— И читать, и писать, и считает не хуже других. Он не глупый, просто драчун. Но младший — дураком останется, уж прости. Ничего учить не желает, сколько ни пори. И еще сегодня в церкви отличился — святому отцу за спиной кукиш показал!
— Ты зачем это? — сурово посмотрел Сергеев на подошедшего сына.
Тот шмыгнул носом, задумчиво почесал выцветший синяк под глазом.
— А на спор, батя.
— Вот же дурак! — фермер от души влепил сыну подзатыльник. — Ищи Ваньку с Гришкой, и в машину! Довезу.
Шалости в церкви — это уж слишком. Не теряя времени, Сергеев обогнул здание и вошел в храм. Святой отец был здесь, чинил досочку на кафедре.
— Отец Афанасий! — тихонько позвал фермер, стесняясь шуметь в пустой церкви.
— А, это ты… Расстроил меня твой сынок. Как бы не прогневался на него Агний Трехликий, коий хотя и проповедовал пращурам нашим доброту, однако не спускал и врагам церкви своей…
— Выпорю! — истово пообещал Сергеев. — Семь шкур спущу! Будет у меня все праздники в подвале без воды сидеть!
— В праздники — не надо, — мягко остановил его отец Афанасий. — Праздники для всякой твари священны, в такой день и злой казак, и дикий абик должны возрадоваться, коли коснулся их хоть луч благодати небесной. А ты посади-ка его до праздников, как раз на два дня. В школе он все равно ума не наберется, глуп… На то, знать, воля Агния Трехликого.